лишь несколько мгновений, причем издалека, а во второй раз уже взглянуть не захотел, если можно этого избежать. Однако он знал, что все напрасно. Образ ребенка в красной юбочке и блузочке в поперечную полоску врезался ему в подсознание и должен был остаться там навсегда, вместе со всеми другими образами, от которых он уже никогда не сможет избавиться. Он думал о деревянных башмачках на склоне неподалеку и о своем собственном, еще не родившемся, ребенке. Он думал о том, каким станет этот ребенок через девять лет, а также об ужасе и отвращении, которые вызывает такое преступление, и о том, как будут выглядеть первые страницы вечерних газет.

Все пространство вокруг мрачной, похожей на крепость, водонапорной башни было перекрыто, включая крутой склон до самого подножия холма и лестницы на Ингемарсгатан. Он прошел мимо автомобиля, остановился у ограды и посмотрел на пустую детскую площадку с песочницей, качелями и каруселью.

Он знал, что это уже происходило раньше и произойдет снова, и осознание этого давило на него, как невыносимо тяжелый груз. После того как произошел последний случай, им дали электронно-вычислительные машины, а также больше людей и автомобилей. С тех пор как произошел последний случай, в парках улучшили освещение и убрали множество кустов. Когда произойдет следующий случай, у них будет еще больше автомобилей и электронно-вычислительных машин, а в парках останется еще меньше кустов. Все эти мысли мелькали в голове Кольберга, когда он вытирал лоб платком, который вполне можно было выжимать.

Журналисты и фотографы уже были на месте, но, к счастью, за это время сюда не проникло слишком много зевак. Журналисты и фотографы, как ни удивительно, с годами стали лучше, по меньшей мере хоть это полиция должна считать благом. Зеваки никогда не станут лучше.

Несмотря на довольно большое количество людей в перекрытом пространстве, вокруг водонапорной башни царила странная тишина. Издалека доносились радостные выкрики и детский смех, очевидно из бассейнов или с детской площадки возле Свеавеген.

Кольберг остался стоять у ограждения. Он ничего не говорил, и к нему тоже никто не обращался.

Он знал, что в государственной комиссии по расследованию убийств и в отделе по расследованию преступлений, связанных с насилием, объявили тревогу, что расследование дела быстро стабилизируется, что на месте преступления работают эксперты-криминалисты, что к делу подключили полицию нравов, что будет организован центр по контактам с общественностью, что идут приготовления для того, чтобы обследовать один дом за другим, что объявлена тревога всем патрулям и что никому не дадут передышки, в том числе и ему.

И все же, несмотря на это, он позволил себе на минутку остановиться и поразмышлять. Сейчас лето. Люди купаются. По городу бродят туристы с картой в руках. А в кустах между вершиной холма и красным деревянным забором лежит мертвый ребенок. Это было отвратительно. Но хуже всего было то, что это могло быть еще хуже.

На холм от церкви Святого Стефана, рыча мотором, поднимался еще один автомобиль, наверное, уже девятый или десятый. Он выехал на вершину холма и остановился. Кольберг даже не повернул головы, но видел, как из автомобиля выходит Гунвальд Ларссон и приближается к нему.

– Что-нибудь выяснили?

– Не знаю.

– Чертов дождь. Лил всю ночь. Вероятно, это… – произнес Гунвальд Ларссон и сам себя оборвал. Через минуту он продолжил: – Если тут обнаружат какие-нибудь следы, то они, вероятно, окажутся моими. Вчера вечером я был здесь. Сразу после десяти.

– Гм.

– Из-за этого ограбления. Он напал на женщину не далее чем в пятидесяти шагах отсюда.

– Я слышал.

– Она только что закрыла свою фруктовую лавку и шла домой. Несла с собой всю выручку.

– Гм.

– Всю выручку. У людей с головой не в порядке, – сказал Гунвальд Ларссон. Он снова ненадолго замолчал. Потом кивнул в направлении вершины холма, красного дощатого забора и кустов и сказал: – Тогда она там уже должна была лежать.

– Вероятно.

– Когда мы приехали, снова шел дождь. А патрульные в штатском из девятого округа были здесь за сорок пять минут до этого. Они тоже ничего не видели. А ведь тогда она уже должна была лежать здесь.

– Они искали грабителя, – сказал Кольберг.

– Да. А когда он орудовал здесь, они уже были в Лилль-Янсскугене у Совиного источника. Это было после девяти.

– А как дела у той женщины?

– Машина «скорой помощи» отвезла ее прямиком в больницу. Шок, фрактура челюсти, выбито четыре зуба, сломан нос. Единственное, что она видела, было то, что это мужчина и что у него на лице красный платок. Потрясающее описание. – Гунвальд Ларссон снова минутку помолчал и потом сказал: – Если бы у меня были собаки…

– И что же?

– На прошлой неделе к нам зашел твой знаменитый коллега Мартин Бек и посоветовал, чтобы я пустил туда собак. Возможно, собака нашла бы…

Он снова кивнул в направлении вершины холма, словно не хотел говорить вслух то, о чем думал.

Кольберг недолюбливал Гунвальда Ларссона, но сейчас понимал его.

– Гм, это возможно, – сказал он.

Гунвальд Ларссон нерешительным голосом спросил:

– Это изнасилование?

– Похоже на то.

– В таком случае вряд ли это с тем делом будет иметь что-то общее.

– Вероятно.

Из-за веревочного ограждения к ним вышел Рённ, и Гунвальд Ларссон мгновенно спросил:

– Это изнасилование?

– Да, – ответил Рённ. – Похоже на то. Наверняка.

– В таком случае вряд ли оно будет иметь что-то общее с тем делом.

– С чем?

– С ограблением.

– Что-нибудь обнаружили? – спросил Кольберг.

– Почти ничего, – сказал Рённ. – Все следы смыл дождь. Она вся промокла.

– Тьфу! – сказал Гунвальд Ларссон. – Тьфу, это отвратительно. Два сумасшедших, и словно сорвались с цепи на одном и том же месте. Причем один хуже другого.

Он быстро повернулся и пошел к автомобилю. Последнее, что они услышали от него, было:

– Черт возьми, ну и работенка.

Рённ несколько секунд смотрел ему вслед и потом тихо сказал:

– Может, ты подойдешь к нам туда на минутку?

Кольберг тяжело вздохнул и перешагнул через веревочное ограждение.

Мартин Бек вернулся в Стокгольм только в субботу к вечеру, за день до того, как должен был снова приступить к работе. Ольберг проводил его на вокзал.

В Халльсберге у него была пересадка, и он купил там вечерние газеты. Засунул их в карман пиджака и вытащил только тогда, когда удобно сидел в гётеборгском экспрессе.

Он посмотрел на первую страницу и вздрогнул. Кошмар начался.

Для него на несколько часов позже, чем для всех остальных. Но только и всего.

9

Есть минуты и ситуации, которых человек любой ценой хочет избежать, однако ему