называемой вольной программе в школе каратэ второй ступени, где всего два года назад занимался и сам Таэдо-сан, но все же возраст, по мнению Стива, играл здесь решающую роль, да и вес тоже.

Разве сможет этот старик, в котором вряд ли будет даже сто восемьдясят фунтов, успешно блокировать мощные удары Стива, весящего двести тридцать фунтов — лишние пятьдесят фунтов мышц.

К его немалому удивлению, Гартфилд с первых же секунд навязал ему бешеный темп. У Гартфилда была не очень хорошая растяжка, но зато он великолепно держал дистанцию и обладал прекрасной реакцией. Стиву, который в боксе привык чувствовать и умел контролировать расстояние до противника, с Гартфилдом сразу стало неуютно. Тот не только легко блокировал удары Стива, но и без труда внезапно разрывал дистанцию, чтобы тут же в высоком прыжке зафиксировать удар в нескольких сантиметрах от головы противника. Несколько раз Стив, рванувшись вперед, просто проваливался в пустоту — Гартфилд, стремительно скользнув в сторону, уходил с линии атаки, чтобы тут же оказаться за спиной противника в безукоризненной низкой стойке, готовый к новой атаке. Неожиданно Стив понял, что Гартфилд работает с ним не в полную силу. Он совершенно не атаковал, лишь изредка проводя контратаки, а остальное время только защищался. Казалось, он просто отрабатывает приемы защиты, видя в Стиве лишь спарринг-партнера. Это настолько вывело Стива из себя, что когда в конце кумите Таэдо-сан трижды громко хлопнул в ладони, разрешая тридцатисекундный контактный бой, Стив рванулся вперед и, оказавшись в шаге от противника, нанес ему всем корпусом нокаутирующий удар прямой правой, вкладывая в этот удар всю свою силу, помноженную на вес тела.

Что потом случилось, он не успел понять. Лицо противника вдруг исчезло, а откуда-то слева и сверху стремительно мелькнула прямая нога, идущая пяткой вперед к лицу Стива. Очнулся он уже в раздевалке. На лбу у него лежало холодное мокрое полотенце, а на животе сидел Гартфилд и массировал ему сердце. Голова раскалывалась от боли, подташнивало, все вокруг казалось каким-то зыбким, нереальным, звуки доносились приглушенно, словно издалека.

— Все в порядке, — пробормотал Стив, отталкивая от себя руки Гартфилда. — Вы сломаете мне все ребра. — Он с трудом, по частям собрал себя в одно целое, поднялся и, нетвердо ступая непослушными ногами, подошел к зеркалу, вделанному во всю торцовую стену раздевалки. На левом виске у него пульсировала болью большая мягкая опухоль, левый глаз полностью заплыл, и открыть его не представлялось возможным. Через час все это, видимо, будет сине-фиолетовым.

— Что это было — землетрясение или всего лишь авиакатастрофа? — вяло пошутил Стив, поворачиваясь к своему противнику. Тот уже снимал кимоно и аккуратно складывал его в свой шкафчик.

— Ну и напугали вы меня, — сказал он. — Я уж думал, что мне придется отвечать за непредумышленное убийство.

Как ваша голова, мистер Лендис?

— Зовите меня просто Стив.

— Брет, — протянул руку Гартфилд.

Они пожали друг другу руки. Стив отметил, что кисть у Гартфилда узкая с длинными пальцами, и только жесткие, почти ороговевшие мозоли на ладонях и суставах выдавали, что ее владелец много занимается спортом.

— Да, — морщась, проговорил Стив, осторожно трогая раскалывающийся от боли висок. — Еще немного, и вам пришлось бы давать объяснения патологоанатому. На чем это вы меня поймали?

— Обыкновенная вертушка, или маваши-гери. Он довольно сложен для проведения, но очень эффективен при такой стремительной атаке, как ваша, когда противник наносит удар всем корпусом и из-за этого блок становится малоэффективным. А при проведении маваши-гери вы уклоняетесь от удара правой прямой противника влево, одновременно резко поворачиваетесь на правой ноге против часовой стрелки, спиной к противнику, и наносите ему левой пяткой удар в висок. В левый висок, как видите. Удар этот, если его правильно выполнять, очень силен и труден для отражения. От него можно было бы только уклониться, но этого-то противник, падающий всем корпусом в атаку, сделать как раз и не может. А вы, что, раньше занимались боксом?

— Да, и был даже однажды финалистом первенства университета.

— Вот это и мешает вам в каратэ. Вы еще кое-как помните про свои ноги, что ими можно атаковать, но совершенно забываете про ноги противника. Где вы учились, мистер Лендис?

— Я же просил звать меня Стивом.

— Да, да, конечно, где вы учились, Стив?

— В Гарварде.

— Надо же, я тоже, выпуск 71-го года.

— А я закончил всего четыре года назад. Как это мы с вами раньше не познакомились?

— Нас как-то представляли друг другу, но дальше этого дело не пошло.

— Да, помню. Это было осенью. А что, мистер Гартфилд…

— Стив, мы же договорились.

Да, простите, Брет. А скажите честно, испугались вы, когда подумали, что убили человека?

— А я и скрывать не буду — испугался. Ведь убивать не страшно, когда делаешь это с определенной, хорошо продуманной целью и убиваешь конкретного, заранее намеченного человека строго индивидуальным, наиболее соответствующим данной ситуации способом. Тогда это не убийство, а деловое предприятие, и страх здесь не должен и не может иметь место. Другое дело — убить случайного человека, к тому же совершенно не имея такого намерения, — тут действительно можно испугаться. Поневоле увидишь в этом руку судьбы.

— Вы так говорите, Брет, как будто вам приходилось самому убивать, и неоднократно, — натянуто улыбнулся Стив, против воли чувствуя необъяснимую тягу к этому сухому, флегматичному человеку. Гартфилд закончил вывязывать перед зеркалом узел галстука и повернулся к Стиву.

— Я ведь два года прослужил в армии в зеленых беретах, из них один год — во Вьетнаме, — просто сказал он. — И это был не самый лучший для нас год во Вьетнаме.

Вьетконг тогда уже имел хорошее русское оружие и многолетний опыт партизанской войны в джунглях. И они верили в то, за что воюют, а это, убежден, очень много значит на войне. Там, в джунглях, приходилось убивать почти каждый день, хотя тогда уже было ясно, что все это бесполезно и нам вот-вот дадут пинка под зад.

— Но вы все равно продолжали убивать?

— Да, приходилось, но только, чтобы самому не быть убитым. Впрочем, среди нас было немало таких, кто убивал для удовольствия. Для них убийство было, как наркотики, хотя и настоящих наркоманов там, как правило, тоже хватало. Все они, те, кто убивал для удовольствия, погибли.

Нельзя наслаждаться убийством ни человека, ни животного.

Это делают лишь психически больные люди.

— Вы, часом, не буддист, Брет? Это было бы не первым случаем, когда бывший зеленый берет становился буддистом.

— Нет, я не отвергаю убийство вообще, я просто не признаю людей, убивающих