чем активность Керенского. Днём Родзянко бомбардировал звонками совершенно растерявшегося генерала Хабалова, спрашивая того «зачем кровь» и доказывая, что бомбы в войска кидают городовые. Родзянко также звонил генералу Беляеву, предлагая ему разгонять толпы при помощи пожарных. (Вещь технически невозможная в 1917 году.)

Ближе к вечеру Родзянко прибыл к князю Голицыну и стал предлагать ему уйти в отставку самому. Голицын отказался и показал Родзянко папку с текстом указа о прерывании занятий Государственной Думы. Но тотчас же предложил Родзянко встретиться с лидерами фракций, чтобы «столковаться». Так правительство, постоянно демонстрируя свою слабость и свою нерешительность, укрепляло позиции мятежников.

Вечером Родзянко обзвонил руководство Ставки и командующих фронтами. Безусловно, он предложил им поддержать его план с «Ответственным министерством». Безусловно также, что этот его план был поддержан тайно Алексеевым и открыто командующими фронтами, что было выражено в их телеграммах. Для заговорщиков-генералов из Ставки вступление в игру Родзянко было огромным облегчением. Помогать революционеру Керенскому большинство из них в тот момент вовсе не собиралось, тем более устанавливать республику. Речь шла именно об «Ответственном министерстве» и замене Николая II другим царём. Поэтому, когда вспыхнули события в Петрограде с их революционным лозунгами, большая часть генералитета Ставки была настроена к ним скорее скептически, чем положительно. Появление Родзянко меняло дело.

Но совершенно особую роль играл в военном заговоре генерал Алексеев. Участвуя в перевороте с самого своего начала, заманив императора в Ставку, Алексеев выжидал того момента, когда он сможет сыграть свою главную партию. Безусловно, что он имел военно-политические амбиции самого высокого уровня. Алексеев действовал скрытно, даже от других сочувствующих генералов. После обмена первыми телеграммами между Родзянко и генералом Алексеевым начинается их самовольная совместная работа по подготовке документов, касавшихся особой государственной важности. Эти документы были сугубой прерогативой императора Николая II.

В ночь с 26-е на 27-е февраля генералитет Ставки активно включился в процесс свержения императора Николая II с престола. Керенский, много лет спустя после описываемых событий, утверждал: «Русскую революцию сделали не революционные партии, а […] генералы», Керенский знал, что говорил.

27-е февраля 1917 года. Понедельник. Царская Ставка. Могилёв

В понедельник утром 27-го февраля утром Государь отправился, по обыкновению, в штаб, где, по свидетельству Мордвинова, «оставался чрезвычайно долго»[882].

Кстати, снова поразительное расхождение с царским дневником: «Был недолго у доклада»[883].

Вообще дневниковая запись царского дневника за 27-е февраля поражает своими странностями. Вот начало этой записи: «В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад: к прискорбию, в них стали принимать участие и войска»[884].

Такое впечатление, будто Николай II узнал о беспорядках только 27-го февраля. Как будто не было ни телеграмм и писем императрицы, ни докладов Алексеева, ни телеграмм Протопопова, ни приказа самого императора Хабалову подавить эти беспорядки.

Утром 27-го февраля генерал Алексеев сказал Дубенскому, что ночью пришли известия из Петрограда, что в столице «новые явления — войска переходят на сторону восставшего народа». Безусловно, что эту же информацию Алексеев передал Николаю И. На ночь 26-27-го февраля эта информация не соответствовала действительности. Войска стали смешиваться с мятежниками только в полдень 27-го февраля.

Во время доклада Алексеев передал Николаю II телеграмму Родзянко следующего содержания: «Занятия Государственной Думы указом Вашего Величества прерваны до апреля. Последний оплот порядка устранён. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Примкнув к толпе и народному движению, они направляются к дому Министерства Внутренних Дел и Государственной Думе. Гражданская война началась и разгорается. Повелите немедленно призвать новую власть на началах доложенных мною Вашему Величеству во вчерашней телеграмме. Повелите в отмену Вашего Высочайшего указа вновь созвать законодательные палаты. Возвестите безотлагательно эти меры Высочайшим манифестом. Государь не медлите. Если движение перебросится в армию — восторжествует немец, и крушение России, а с ней и Династии — неминуемо. От имени всей России прошу Ваше Величество об исполнении изложенного. Час, решающий Вашу судьбу и родины настал. Завтра может быть уже поздно. Председатель Государственной Думы Родзянко»[885].

Телеграмма была отправлена из Петрограда в 12 часов 40 минут, получена в Ставке в 13 часов 12 минут. Любопытно, что Родзянко уже не имел право подписываться своей должностью, так как уже сутки он был с нее снят указом императора. Интересно также и то, что В. Н. Воейков в своих мемуарах пишет: «Эту телеграмму Родзянко послал как представитель временного комитета Государственной Думы, председателем которого он был избран»[886]. Из телеграммы Родзянко этого никак не следует.

Известия из Петрограда тяжело подействовали на императора. Как пишет тот же Дубенский: «Государь сегодня (то есть 27 февраля — П. М.) заметно более сумрачен и очень мало разговорчив»[887].

Но только ли мятежом был удручён Государь? 27-го февраля на него продолжилось давление о даровании пресловутого «Ответственного министерства».

В 12 часов 10 минут пришла тревожная телеграмма от Хабалова, в которой он сообщал о бунте в гвардейских полках и просил прислать дополнительные верные войска. «Принимаю все меры, которые мне доступны для подавления бунта. Полагаю необходимым прислать немедленно надежные части с фронта»[888].

Но через час в 13 часов 15 минут пришла телеграмма от военного министра генерала Беляева, в которой тот сообщал: «Начавшиеся с утра в нескольких войсковых частях волнения твёрдо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и батальонами. Сейчас не удалось еще подавить бунт, но твердо уверен в скором наступлении спокойствия, для достижения коего принимаются беспощадные меры. Власти сохраняют полное спокойствие. Беляев»[889].

Как известно, 27-го февраля Государь приказал генерал-адъютанту Н. И. Иванову двигаться на Петроград с преданным ему воинским отрядом Георгиевских кавалеров. Но вот в вопросе, кто был инициатором посылки генерала Иванова, когда было принято об этом решение — имеется немалая путаница.

В своих воспоминаниях генерал Дубенский пишет, что это он и профессор Фёдоров устроили так, чтобы Николай II послал Иванова в Петроград. Дубенский пишет, что он хорошо знал Иванова ещё по Русско-японской войне. Посоветовавшись с лейб-медиком С. П. Фёдоровым, Дубенский вместе с ним пошли к Иванову и убедили его предложить Государю послать его в Петроград для наведения там порядка. «Мы вам устроим сегодня за обедом место рядом с Государем, сказал С. П. Фёдоров, я скажу гофмаршалу князю Долгорукову об этом», — рассказывает Дубенский[890]. Так и было сделано. За обедом, то есть около 19–20 часов, царь поговорил с Ивановым и принял решение направить его в Петроград. «Ко мне подошёл генерал-адъютант Иванов и сообщил, что наше общее желание удовлетворено: Государь