всех назначают профессорами и без конца показывают по телевизору. Да и Библия об этом умалчивает. Одна из загадок Земли. Кто бы ни писал Библию, сколько бы ее ни переписывали и переиначивали, в ней ни разу не упоминается Северная Америка. И еще они думали, что Земля плоская! Так что все их мнения и рассуждения, в том числе и на тему Бога, — полная чушь! Наука — вот единственная надежда человечества. Но и эта надежда постепенно умирает. Только и остается удивляться. Ну к примеру, лет пятьдесят назад сколько было шумихи вокруг контроля над погодой, вокруг того, что человек якобы сможет вызывать дождь и предотвращать засуху и голод. И что же? Что мы имеем сейчас? Сплошные ураганы, торнадо, землетрясения. Миссисипи разливается и затопляет все вокруг. Канализация засоряется. А туалеты? В моем закупорило какую-то трубу, полез чинить, так от меня до сих пор воняет, даже после принятия душа. Пытался откачать, увидел, что из унитаза лезет какая-то дрянь, и разглядел нечто похожее на кусочки сырого цыпленка — перья, кожа, сломанные кости, но крови не было, нет, и вся эта гадость забила мой туалет буквально на прошлой неделе! И я все откачивал и откачивал эту мерзость, но бесполезно. Домовладельца вызывать не стал (это отдельная история!). Взял дело в свои руки и выудил эту тошнотворную кашу с помощью проволочного сита. Да меня едва наизнанку не вывернуло, пока я заворачивал всю эту пакость в газету, а потом отнес на помойку за домом. Представляешь, возвращаюсь с помойки, поднимаюсь к себе и вижу, что этот чертов туалет снова забит тем же самым! Ну и снова принялся выуживать это все, большими кусками. Я был в очках и толком не разглядел, что там была за гадость, но запах чувствовал, еще как! До сих пор меня преследует, черт бы его побрал!

Но что меня всерьез беспокоит, так это руки. Я имею в виду мои руки, они до сих пор мои, в этом нет ни малейшего сомнения, но постоянное топанье этого мистера Икс привело к тому, что в них начало ощущаться странное онемение и покалывание. Ну к примеру, так бывает, когда слушаешь радио, особенно где-нибудь в сельской местности, и вдруг радиоволны ослабевают, куда-то уплывают — чаще всего я наблюдал это после полуночи — и тут влезает другая радиостанция. Сначала просто голос или обрывок мелодии, потом какая-то задница непременно начинает заливаться дурацким смехом. Потом эти звуки исчезают, но ты-то уже знаешь — это первый признак. Потом начинаются постоянные помехи. А затем твоя станция просто вылетает из эфира — капут! И тебе остается слушать эту блекотню для тинейджеров, от которой просто лопаются барабанные перепонки. Варвары у ворот!

Сегодняшние ребятишки, они просто не осознают последствий. Но мы-то, люди постарше, знаем. Люди моего поколения. Еще бы нам не знать!

Так о чем это я? Ах да, руки. Как раз собирался тебе о них рассказать.

Они вдруг начинают холодеть, с кончиков пальцев. Там, где у ногтя такой красный ободок, иногда в мелких белых точечках. Бог его знает, откуда все это берется. Короче, пальцы немеют, с кончиков и потом по всей длине. И особенно заметно это было, когда я выуживал из туалета ту куриную гадость или что-то в этом роде. А потом словно оттаивать начали. Я крепко зажмурил глаза и начал считать от ста в обратном направлении, и, знаешь, помогло. Но пока я это делал, прошло довольно много времени. А что такого особенного делали эти руки? Да ничего. Выуживали дерьмо и немного устали, что вполне естественно. Устали и в то же время точно возбудились — странное ощущение. Только им и известно, мне нет. Руки, и еще этот тип сверху — ну просто копия нашего Эдди.

Старик умолк. По равнине гулял неистовый ветер. Пригибал высокие травы к земле, и они ходили волнами, словно море.

Зачем ты рассказываешь мне все эти вещи, пап? У меня теперь своя жизнь.

Старик воспринимает это как оскорбление. Да на кой шут ты мне позвонил, если не желаешь видеть и знать правды? А ведь она прямо у тебя под носом.

Но это ты позвонил мне, папа.

Снова тишина. А потом вдруг слышится сердитый смех, или это Старик откашливается, прочищает горло. Если закрыть глаза, то почти видишь его, но я не хочу этого делать. А он кричит прямо мне в ухо, перед тем как бросить трубку: Боже святый! Что я хотел сказать? Да только то, что вы, сопляки, полудурки, ни шиша не смыслите в этой жизни! Вот что! У вас нет к ней ключа, и вы слишком тупы и равнодушны, чтобы начать его поиски.

Часть II

Это был самый красивый дом из всех, порог которых мне когда-либо доводилось переступать. Он был выстроен в три этажа из искристого розового песчаника. «По индивидуальному проекту построен», — говорил дядя Ребборн, по его, разумеется, проекту. Все они: дядя Ребборн, тетя Элинор, моя кузина Одри (мы с ней были погодки) и мой кузен Даррен, который был на три года старше меня, — заехали за мной в одно июльское воскресенье 1969 года. Как же я тогда разволновалась, какую гордость испытала при мысли, что меня повезут смотреть дом дяди Ребборна в Гросс-Пойнт-Шорз! И вот я вижу перед собой сверкающее розовое здание, а в следующую минуту ничего не вижу: перед глазами возникает странное черное пространство в виде прямоугольника — ничто, пустота.

Прошло уже много лет, однако в событиях того воскресного дня по-прежнему зияет черный провал.

Я помню, что предшествовало наступлению этой странной слепоты и что было потом. Смутно, правда, — так случается, когда мы вдруг просыпаемся в холодном поту среди ночи и, желая понять, что нас разбудило, пытаемся собрать воедино неясные, разрозненные образы привидевшегося нам неприятного сна. Обыкновенно восстановить в памяти во всей полноте тревожившую наше воображение картину не удается, но кое-что мы все-таки помним. Вот и я тоже — вижу перед собой черный провал пустоты и ощущаю всю его пугающую глубину. Я понимаю, это не просто черная прямоугольная штора, закрывшая от меня пространство. Заглянуть внутрь провала и увидеть, что там скрывается, мне не дано.

Этот черный прямоугольник раскалывает надвое не только тот злополучный июльский воскресный день 1969 года, но и все мое детство.

Если, разумеется, мое детство в тот самый день не закончилось.

Но откуда мне об этом знать, если я