Атли с упоением целовал ее, наслаждаясь той реакцией, что вызывали в Бетти его ласки. А драгоценная дайна, дрожа всем телом, страстно отвечала на поцелуй, жаля обледеневшее с годами сердце огнем своей неуемной страсти, заставляя его биться чаще и испытывать то, что казалось безвозвратно потерянным, а, может быть, и ни разу не познанное.

Беатрис чувствовала, как сильные руки Атли сжимают ее ягодицы, как скользят по шелковистой материи платья, скрывавшего гибкий стан, как поглаживают кожу над вырезом, и нестерпимый пожар разгорался у нее внутри, грозя поглотить целиком.

– Завтрак подан, – услышала она будто через прикрывшую уши ватную повязку скрипучий голос Пруденс и мгновенно отскочила от своего благодетеля. – Прошу к столу.

«Что я творю?! – недоумевала она, краснея до корней волос и не смея поднять взгляд. – Он, наверное, решил, что я падшая женщина».

Отчаянное, непреодолимое чувство стыда сжало ее душу, и Бетти чуть не расплакалась от осознания собственной греховности.

– Пойдем отведаем то, что приготовил для нас Гард, – с будоражащей хрипотцой, так хорошо знакомой Бетти по снам, проговорил Атли, тяжело дыша. – У нас еще будет время пообщаться в спокойной обстановке.

Он взял ее за руку, ободряюще погладил подрагивающие пальчики и повел в столовую. Ему тоже нужен был небольшой перерыв. Атли не собирался пугать Беатрис своим напором и хотел, чтобы их отношения развивались не столь стремительно. Вот только рядом с ней у него совершенно отказывал здравый смысл, и теперь он страшился того, что может произойти между ними, если никто не вмешается так, как это только что сделала верная Пруденс.

В течение всей трапезы Бетти ловила на себе горящий взгляд Атли и не могла куска проглотить. Хотя Гард действительно постарался для хозяина и приготовил на редкость вкусную кашу, омлет с беконом и воздушные оладьи с потрясающим кисло-сладким соусом.

Она и опомниться не успела, как услышала:

– Если ты закончила, пойдем наверх. У меня кое-что для тебя есть.

Беатрис на непослушных ногах поднялась из-за стола и последовала за благодетелем. На втором этаже он взял ее за руку и повел в свои покои. У Бетти голова пошла кругом, а в груди начало жечь.

«Что же делать? – метались в ее голове панические мысли. – Я ведь совсем как одержимая. Вижу его, чувствую рядом, и только об одном и думаю».

Атли ввел ее в первую комнату, что служила ему гостиной и кабинетом, и сказал:

– Присядь. Я сейчас.

Со вздохом облегчения Беатрис опустилась на мягкий диван, обтянутый серо-голубой бархатистой материей, и перевела дух. Атли вернулся, неся в руках квадратную небольшую коробочку.

– Это тебе.

Он открыл ее и протянул Бетти великолепные серьги из того же набора, что и ожерелье с браслетом.

– Они прелестны! – с восторгом вымолвила она и тут же бросилась примерять.

Надев украшения, она огляделась в поисках зеркала, но его не оказалось поблизости.

– Ну как? Тебе нравится? – спросила она, красуясь перед Атли.

– Ты прекрасна, – глухо выдавил он, облизнув пересохшие губы. – И любые драгоценности лишь слегка подчеркивают это.

Он притянул ее к себе и снова поцеловал, и Бетти мгновенно растворилась в нескончаемом потоке его ласк. Она и не заметила, как оказалась лежащей на диванчике в спущенном по пояс платье и с задранной юбкой. Атли посасывал то одну ее грудь, то другую, а она стонала в голос, раздвигая ноги и умоляя его о еще большем удовольствии. С довольной ухмылкой он навис над ней и принялся расстегивать брюки, но в этот момент раздался резкий пищащий звук, исходивший из его спальни, и Атли замер прислушиваясь.

Звук тут же стих, но очарование момента было разрушено. Бетти осознала, что перешла черту и пала уже ниже некуда. Она опустила голову и принялась приводить себя в порядок, силясь не разрыдаться в голос.

Атли не заметил ее душевных терзаний, занятый совсем другими мыслями, и сказал:

– Бетти, драгоценная моя, сегодня вечером мне нужно будет ненадолго отлучиться. У меня назначена встреча. Сейчас мне требуется хорошенько подготовиться к ней. Ты не могла бы занять себя чем-то, пока я буду работать? Мне доложили, что ты совсем не выезжала верхом из усадьбы. Может быть, тебе немного прокатиться, развеяться? А завтра, обещаю, я буду полностью в твоем распоряжении. Договорились?

Беатрис не могла на него смотреть, она подскочила на ноги и выпалила:

– Отличная идея!

И вылетев в коридор, понеслась в свою комнату.

«Я отвратительная, никчемная, похотливая тварь! – ругала она себя, обливаясь слезами. – Он счел меня легкодоступной потаскушкой и при первой возможности отослал подальше, лишь бы не соблазниться».

Она ворвалась в спальню, упала на кровать и горько-горько зарыдала, уткнувшись в подушку, чтобы никто не мог ее услышать.

Оплакав свою загубленную жизнь, она поднялась и начала переодеваться. Измятое дымчатое платье полетело на пол, а вместо него она облачилась в темно-зеленую амазонку. Бросив мимолетный взгляд на опухшее от слез личико в зеркале, она криво усмехнулась своему отражению и сказала:

– Так тебе и надо, дура безмозглая. Нечего на мужиков бросаться.

И скорчила кривую рожицу так, как они делали еще в приюте, дразня самых никудышных, всеми презираемых воспитанников. Беатрис, чувствуя непреодолимое одиночество и тяжелую, снедающую тоску, открыла шкатулку на туалетном столике и достала со дна медальон, подаренный бабушкой. 

Она погладила потемневшую оправу и всмотрелась в выражение лица миловидной девушки, ища поддержки и понимания. Но в больших темных глазах отражалась лишь грусть и сочувствие.

«Даже ты меня осуждаешь, мама, – с щемящей душу печалью подумала Бетти. – Наверное, тебе зазорно, что твоя дочь выросла такой отвратительной. Прости, пожалуйста. Я исправлюсь. Я обязательно исправлюсь. Прямо сейчас поеду к часовне и помолюсь Богам. Попрошу помощи в укреплении духа для борьбы со сладострастием».

Оседлав Снежинку, Беатрис выехала за ворота, и никто ей слова не сказал против.

«И какой смысл был запрещать мне кататься верхом? – с недоумением размышляла она, поправляя висевший на цепочке медальон с портретом так, чтобы он не мешал при быстрой езде. – Атли вернулся, и теперь никому нет дела, что я одна еду в пустошь. Все же Пруденс очень странная. Или она не хотела, чтобы хозяин на нее прогневался?»

Перелесок остался позади, и перед Бетти открылась запорошенная пушистым снегом равнина с изредка торчащими из сугробов засохшими стебельками. То и дело налетавший ветер гнал по необъятному белесому простору поземку и насвистывал в ушах заунывные мотивы. Солнце скрылось за нависшими над землей облаками, небо посерело, и вдалеке Беатрис заметила собирающиеся свинцовые тучи, сплошной стеной надвигавшиеся на усадьбу.