Иисус взял ближайшую чашу и осушил ее одним глотком, потом с размаху поставил ее на стол и весело запел галилейскую свадебную песню. Ученики тоже выпили, захлопали в такт в ладоши и тоже запели. Потом кто-то из них стал плясать на столе, щелкая пальцами и прислушиваясь к непристойным шуткам Фаддея и Симона Кананита.

— Слеза горя, слеза ярости, слеза веселья — нет, слеза веселья всегда лучше! Отдохните от проповедей, дети мои, и посмейтесь над этим миром.

Великую тяжесть он снял с их сердец. Не надо больше притворяться благочестивее, чем они есть на самом деле. Они были верны Иисусу и в хорошие, и в плохие времена, но теперь, когда он разрешил. терзав-шее их уже несколько месяцев сомнение и позволил им веселье, из-за которого они втайне ругали себя предателями, они любили его больше, чем когда-либо! Нет, это еще не конец! Израиль еще не готов к спасению. Можно ослабить путы на сердце.

Только Иуда, сославшись на болезнь, отказался от вина и около полуночи был единственным учеником, который мог стоять на ногах. Он успокаивал себя: «Не может быть. Я хорошо знаю Учителя. Он не из тех, кто поддается внезапному унынию, как это, кажется, с ним случилось. Он — царь. Царь по праву рождения. Он пойдет до конца. Значит, он притворяется? Притворяется, чтобы испытать нас? Завтра все станет ясно».

Однако на другое утро Иисус продолжал пребывать в том же странном настроении. Он напомнил Петру о поручении и выпил неразбавленного вина, которое настойчиво предлагал и ученикам. Иуде вспомнились слова Исайи: «Горе тем, кто с раннего утра ищут сикеры…» Когда Петр возвратился с крюком и веревкой, все вышли в сад и Иисус сказал Иуде:

— Я голоден. Залезь на смоковницу и сорви мне дюжину смокв.

— Они еще не созрели.

— Как? Нет ни одной?

— Нет, учитель, им еще не время.

Тогда Иисус, впав в ярость, вытянул вперед руку и торжественно призвал Червя, который сгрыз тыкву Ионы, точно так же поступить со смоковницей. Ее нежные листья начали вянуть, и к следующему утру она совсем засохла.

Тогда Иуда сказал:

— Учитель, а как же твоя притча о мудром крестьянине и смоковнице, что стала символом Израиля? Он не срубал ее, хотя она не плодоносила три года, а ты убил это дерево, не дождавшись даже положенного срока!

Иисус пренебрежительно рассмеялся.

— Ну и что? Разве ты не видишь кровь на моем новом посохе? Идемте со мной, дети скотобойни! Совершим сегодня великое деяние, благородное деяние, от которого вспыхнут сердца простых паломников. Очистим внешние дворы Храма и начнем с базилики царя Ирода.

И он повел их к Храму. Вино сделало свое дело. Удаль завладела сердцами и нетерпение — ногами. Еще раз учитель с учениками остановились выпить в харчевне возле городских ворот.

Иуда больше ничего не сказал, но в душе дивился больше прежнего: «Что бы это значило? Если Храм — идолище, то зачем чистить его? Особенно внешние дворы? Разве не он рассказал нам притчу о человеке, очищавшем внешнюю сторону чаши и блюдца, когда внутри была протухшая еда, и сравнил его с книжниками и фарисеями?»

У фарисеев строго блюли закон, запрещавший входить в Храм с деньгами, товарами или даже в обуви, но левиты нарушили его, признав истинно святыми только само святилище и внутренние дворы, в отличие от Двора Израиля и Женского двора, а Двор язычников вовсе приравняли к любому кварталу в старом Иерусалиме. Что же до базилики, построенной Иродом в южной части Двора язычников, то к ней давно уже относились как к входному коридору, где торговали для удобства паломников, почитавших за тяжкий труд карабкаться на Масличную гору, чтобы на рынке под кедрами купить голубей, агнцев и других животных для жертвоприношений. Эта торговля повела за собой другую, и в базилике стали менять деньги. Конечно, для этого тоже нашлась веская причина. Римляне оставили за собой право чеканить золотые и серебряные монеты с изображением императора и надписью: «Тиберий Цезарь Август, первосвященник, сын бога Августа», которые по закону нельзя было приносить в Храм, так что евреи, собиравшиеся купить что-нибудь в базилике и имевшие при себе только нечистые деньги, должны были сначала обменять их на чистые. За чистые принимались некоторые чужеземные и медные монеты, чеканившиеся при Ироде, с еврейской символикой.

В базилике Иисус стал у входа, хлопнул в ладоши, призывая к тишине, и попросил учеников сделать то же самое. Возле него собралась толпа любопытных. Тогда он громким чистым голосом прочитал им из Книги пророка Иеремии:

Слово, которое было к Иеремии от Господа: стань во вратах дома Господня и провозгласи там слово сие и скажи: слушайте слово Господне, все иудеи, входящие сими вратами на поклонение Господу. Так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: исправьте пути ваши и деяния ваши, и Я оставлю вас жить на сем месте. Не надейтесь на обманчивые слова: «здесь храм Господень, храм Господень, храм Господень». Не соделался ли вертепом разбойников в глазах ваших дом сей, над которым наречено имя Мое?

Вот, Я видел это, говорит Господь. Пойдите же на место Мое в Силом, где Я прежде назначил пребывать имени Моему, и посмотрите, что сделал Я с ним за нечестие народа Моего Израиля.

И ныне, так как вы делаете все эти дела, говорит Господь, и Я говорил вам с раннего утра, а вы не слушали, и звал вас, а вы не отвечали, — то Я так же поступлю с домом сим, над которым наречено имя Мое, на который вы надеетесь, и с местом которое Я дал вам и отцам вашим, как поступил с Силомом. И отвергну вас от лица Моего, как отверг всех братьев ваших, все семя Ефремово.

Ты же не проси за этот народ и не возноси за них молитвы и прошения, и не ходатайствуй предо Мною, ибо Я не услышу тебя.

Три раза он повторил это, а ученики стояли рядом и призывали народ прислушаться к нему. Толпа увеличивалась, Торговые ряды опустели. Тогда Иисус сказал:

— Иудеи из времени Иеремии не прислушались и не покаялись, и слова Божьи стали правдою. Храм был разрушен. В девятый день месяца Ав он был разрушен огнем. Но люди очистились в водах Вавилона, и Храм восстал вновь, еще более прекрасный, чем прежде, но и прежние мерзости возродились тоже. Народ Израиля, Господь наш обесчещен в