завтра в Храм кого-нибудь поумнее, чтоб он задал ему несколько вопросов. Пусть представит его дураком! Он не сможет на них ответить, не задев римлян или своих же приверженцев. Он не посмеет ответить. И нам не придется брать его под стражу.

— Делай как знаешь, сын мой. Но не лучше ли тебе самому задать эти вопросы?

Глава двадцать шестая

МЕЧ

В тот вечер Иисус возвратился с учениками в Вифанию. Он пошел было к Лазарю, но его не пустили на порог. Лазарь послал Марфу сказать Иисусу, что по решению свободных ессеев никому из них нельзя отныне говорить с ним, как нельзя приближаться к колдуну или самому творить чудеса. Тем не менее, не желая прослыть неблагодарным по отношению к человеку, перед которым он в неоплатном долгу, Лазарь предложил Иисусу свой дом, а сам решил уйти вместе с сестрами в другое место. Иисус молча выслушал Марфу, а ночью хорошо повеселился вместе с учениками. Утром он вновь пришел в Храм.

Слухи о том, что он учинил в базилике, разнеслись по городу со скоростью огня, пожирающего сухую траву. Мнения резко разделились. Саддукеи осуждали поступок Иисуса как бессмысленное нападение на законный промысел. Богатые фарисеи соглашались с ними и возмущались насилием, учиненным на Святой горе. Даже если торговцы виноваты, все равно Иисус непростительно самонадеян, если посмел наказывать за грех святотатства вместо Иеговы. А вот зилоты и ханаанеяне — люди невоздержанные, легко впадавшие в религиозный фанатизм и мало задумывавшиеся о его последствиях, — до небес возносили Иисуса за благочестие и смелость. Спроси их: «Не тот ли это Иисус, которого старцы изгнали из Капернаума и Хоразина?» — и они бы не замешкались с ответом: «Старцы это сделали из ревности. Там и придраться было не к чему, разве что он не слишком загордился и проповедовал таким же, как он сам, беднякам».

Рассказы о его целительстве расцвечивались немыслимыми подробностями. Один исцеленный прокаженный умножился до десяти, вместо одного ожившего рассказывали о трех-четырех в разных частях страны, не забыв и о единственном сыне вдовы-суна-митянки, очень похожем на того, которого оживил пророк Елисей. Говорили также, что он владеет искусством мгновенно исчезать и появляться и еще может ходить по воде, как по земле. Люди дали волю своим самым несбыточным мечтам. Неужели наконец пришел Мессия, предвосхищенный Илией под именем Иоанна Крестителя? Ведь нельзя отрицать, что Иисус въехал в город, как было предсказано пророком Захарией, в червленых ризах, помянутых Исайей, и недвусмысленно призвал Израиль к покаянию.

Стоя на мраморной лестнице в тенистой части Двора язычников, Иисус проповедовал пятитысячной толпе мужчин и женщин, слушавших его с неослабным вниманием. На этот раз он не говорил, как обычно, о страданиях Мессии, о страшных временах, о национальных бедствиях, о войнах и толках о воине, о народах, поднимающихся на другие народы, и о царствах, поднимающихся на царства, о землетрясениях, голоде и несчастьях, каких не было со дня Творения. Вместо этого он красноречиво повествовал о славных подвигах Давида и его тридцати семи избранных соратников в борьбе за свободу против филистимлян, а также в походах против моавитян и сирийцев, и о том, что соратники были достойны царя. Об Исбосефе Ахаманитянине, который поднял копье на восемьсот человек и поразил их в один раз, о Шаме Гараритянине, который на засеянном чечевицей поле отразил шесть нападений филистимлян и убил их всех, о Ванее из Кавпеила, который в снежное время голыми руками убил льва во рве. Но разве перевелись герои в Израиле?

И словами, и жестами он оживлял стародавние предания.

— Обретите воинскую гордость, смиренные сердцем! Шагайте гордо, слабые на ноги! Здесь, в Иерусалиме, был избран на царствие Давид, и здесь, на этой самой горе, славили его вольные сердцем соратники!

Он говорил о великолепном царствии Соломона, сына Давидова, чьи корабли избороздили все моря, в чьем воинстве было двенадцать тысяч всадников и тысяча четыреста колесниц. Таков был Соломон, царь Израиля, превзошедший всех царей на земле своей мудростью и любовью к нему Господа. Торжественно он повторил молитву, сказанную Соломоном на этой самой горе, когда закончилось строительство Первого Храма, при всех призывая Иегову исполнить обещание, данное Им Давиду: «Не прекратится у тебя пред лицем Моим сидящий на престоле Израилевом, если только сыновья твои будут держаться пути своего, ходя предо Мною так, как ты ходил предо Мною». «Имеющий уши, да услышит».

Заиграли трубы. Двадцать почтенных священников в белых одеждах вышли из Внутреннего двора и направились к лестнице, с которой проповедовал Иисус. В середине процессии шагали рядом главный архивариус и начальник стражи в парадных одеждах. Толпа почтительно расступилась.

Главный архивариус вежливо поздоровался с Иисусом, который ответил ему с не меньшей вежливостью.

— Господин, не ты ли Иисус из Назарета?

— Да, меня так зовут.

— Ты израильтянин?

— Да.

— Разве двадцать лет назад те, кто строил Святая Святых Храма, не говорили тебе, чтобы ты не преступал здешнего порога, пока не снимешь с себя обвинения в незаконном рождении?

— Я — законный сын и родился в Вифлееме..

— Наверно, ты говоришь о деревне в Галилее — Вифлееме в Завулоне?

— Нет, я говорю о Вифлееме в Иудее, на который указывали пророки.

— Откуда нам знать, что ты не незаконнорожденный? Кто из достойных людей мог бы подтвердить это?

— Ессеи в Каллирое. Вскоре после того, как римляне стали править здесь, я пришел жить в их общину.

— Кто мог бы засвидетельствовать это?

— Симеон и Осия, свободные ессеи из Вифании. Оба они люди достойные. Мы были там вместе.

Главный архивариус не ждал ничего подобного. Он думал, что Иисус смутится, промямлит что-нибудь противоречивое и выставит себя на посмешище перед своими последователями. Тогда он переменил тактику.

— Симеона и Осию мы спросим, — хмуро сказал он. — А ты яви милость, ответь нам, по какому праву ты подстрекал людей изгонять из базилики царя Ирода почтенных торговцев священной птицей и меновщиков нечистых денег?

— Ты задал мне четыре или пять вопросов, на которые я уже ответил. Будь добр, ответь мне всего на один вопрос. Ты, конечно, слышал о моем родиче Иоанне Крестителе, или Иоанне из Аин-Риммона, которого галилейский тетрарх Ирод Антипа обезглавил в крепости Махерон? Он крестил моих учеников и меня и помазал нас пророками. Настоящий ли он пророк Господа или самозванец?

Главный архивариус попал в затруднительное положение. Он знал, что галилеяне, заиорданцы и жители горного юга почитают Иоанна как великого пророка, и признать его самозванцем — значило оправдать ненавистного