Эриха Вебера одного из первых зачислили в опричное войско. Он обжился в Московии прочно, пустил корни, женился и с выгодой приторговывал изделиями из кожи и железа. Взяли его в плен вот уж как четыре года под Дерптом. Таких, как Вебер, в Немецкой слободе встречалось немало. Генриха Штадена тоже зачислили в опричнину по рекомендации Басманова-старшего. Иоганн Таубе и Элерт Крузе были лично известны царю. Как и Штаден, они приблизились к трону через Алексея Даниловича. Комиссия, набиравшая новобранцев, не брезговала и чужеземцами.

— Вернее служат, — одобрил Иоанн басмановские новации, — с изменниками не водятся.

«Им и водиться не надо. Они сами изменники», — подумал Малюта, но, памятуя приверженность Иоанна к германцам, благоразумно отмолчался.

Среди стрельцов иностранца не отыскать. Стрельцы сплошь русские и под немцем ходить не станут. А немец опричнине нужен. Это понимал даже Малюта, который терпеть не мог хитрых и ловких пришельцев, сумевших всеми правдами и неправдами вцепиться в русскую жизнь.

— Они еще нас за нашу же хлеб и соль отблагодарят, — бурчал Малюта, всячески пытаясь в удобную минуту отговорить царя принимать в службу иноземцев.

Однако жизнь требовала свое, и немцы оказались полезными не только на Пушечном дворе, в оружейных мастерских или при выпечке хлебов. Они и в Посольском приказе пригождались и вот сейчас в опричное войско просачивались. И не исключительно немцы. Среди начальников средней руки можно было встретить и шведов, и французов, и высокомерных англичан. Но самыми злыми недругами оказались все-таки немцы-опричники. Улизнув за пределы Московии, они, желая оправдаться за столь долгое и небезобидное отсутствие на родине, всячески настраивали Запад против русских, присовокупляя к известным и не оспариваемым самим Иоанном жестоким деяниям фантастические вымыслы, граничащие с горячечным бредом. Чутье Малюту не подводило. Но не довелось ему убедиться по-настоящему в правоте собственных догадок. Действия немцев в опричнине царь высоко оценил. Генрих Штаден получил разные льготы и обогатился, а со временем был пожалован на Старицком смотру «вичем» — Генрих сын Вальтера, а по-местному Андрей Владимирович. Для иноземца царское пожалование — что звание рыцаря для воина. Однако «вича» полагалось заслужить. Иоанн скуп на награды.

II

Отряд опричников во главе с Эрихом Вебером выехал в Нижний Новгород сразу после получения приказа. Останавливались только на ночевку. Шли ходко и без особых приключений. Вот только в Гороховце задержались. Потребовал посадский люд у Вебера за постой. Всем там верховодил железных дел мастер Тимофей Семенов, у которого в избе и расположился Эрих Вебер с двумя опричниками, Болотовым и Тыртовым. Мастер радушно принял государевых слуг. Пировали чуть ли не до рассвета. Хозяин — человек самостоятельный и любопытный — спросил:

— Что за такая опричнина? Зачем она?

— Цыц! — И Болотов прижал палец к губам. — Слово это секретное, и произносить его никому не дозволено.

— Как так не дозволено, когда приказные бросаются им налево и направо?! — удивился Семенов.

— А вот так! Не дозволено, и край! Иначе возьмем тебя в застенок, — пригрозил Тыртов.

Эрих Вебер помалкивал и в разговор не вступал. Он лишь пил вино, ухмылялся да щурился на жену Семенова — лицом не очень-то пригожую, но зато рослую и грудастую Саньку. Щурился, щурился да не утерпел и ущипнул за ляжку. Санька ойкнула и засмеялась, шутливо замахнувшись на Вебера:

— Не балуй, жеребец!

Тот отшатнулся и тоже засмеялся. Он и впрямь напоминал жеребца: высокий, сухощавый, тонконогий. А Семенов пока добродушно погрозил немцу кулаком. Еще поели и попили, посидели и спать собрались.

— Сколько положишь народу за постой? — спросил Семенов. — Мне-то с тебя ничего не надо, а людей обижать не след. Корм лошадям один немало потянет. Вас с полсотни наберется.

— Ничего посадские не получат, — ответил Вебер. — Мы из государева кошеля кормимся — вот с него и требуй. Григорию Лукьяновичу обиду свою излей.

Он забавно коверкал русскую речь и не переставал весело щуриться на Саньку. Болотов и Тыртов захохотали. Они живо вообразили себе, как Семенов с Малюты деньги требует. Опричнина была явлением новым, не успевшим лик собственный обнажить перед честным народом.

Солнце стояло довольно высоко, когда опричнина проснулась, и прежде чем тронуться в путь, опять погуляла малость и запаслась продуктами на два перехода, а там нижегородцам на шею сядут, и какой с них спрос! Но Семенов никак не унимался и лез к Болотову и Тыртову с тем же надоедливым вопросом, который его, очевидно, мучил:

— Что за такая опричнина? Зачем она?

Не больно оглядывался он на царево запрещение дивное словцо употреблять. Сам Иоанн пользовался им, сперва саркастически при этом улыбаясь. Мол, бедный я, бедный, вдовью долю мне бояре из наследства отжалели. В устах прочих словцо приобретало смысл, оторванный от реальности. Однако звучало угрожающе — опричнина!

— Поедем с нами, красавица! — крикнул Болотов Саньке, когда время подошло седлать коней и сумки были набиты до отказа.

Семенов лишь мотал головой, вовсе не обижаясь на заигрывания Болотова. Он не замечал, как Вебер подмигивал и одобрительно кивал усердному подчиненному. Тут Вебера отвлекли другие опричники, заглянувшие во двор. Он что-то бросил им короткое и резкое. Вспухшие сумки Тыртов положил на телегу, ждущую у ворот. Вывел на улицу оседланных коней. В тот момент к воротам подскакал опричник в черном кафтане с факелом в руке. Болотов с Тыртовым, торопясь, вернулись в избу и взяли что им приглянулось — ковер да окованный серебристыми бляхами сундук.

— Ах ты, вор проклятый! — крикнул Семенов и вцепился огромными ручищами в Тыртова. — Что ж ты делаешь, поганец! Пил, ел да еще и грабишь?!

Болотов оставил сундук, сорвал плеть с пояса и хлестнул Семенова по голове, да так ловко, что выбил железным шариком на конце глаз. Семенов взвыл от боли. Кровь заливала лицо, но он, незряче вытянув руки, кинулся на Болотова. Санька упала на ступеньки крыльца. Она не кричала и не рыдала, а только вздрагивала, предчувствуя обмякшим телом ужасную участь. Тыртов, выхватив из ножен короткий меч, плашмя ударил хозяина по макушке. Меч скользнул к плечу, срезав ухо. Болотов и Тыртов подхватили Саньку и поволокли к телеге, потом кинулись в избу за сундуком. А Вебер по-немецки велел прискакавшему опричнику поднести факел к соломенной крыше неказистой пристройки. Огонь волной побежал наверх и там, наверху, полыхнул, будто взорвался бочонок с порохом. Отряд опричников медленно покидал окраину Гороховца, похожую на огромный костер. Две сотни копыт размесили подтаявший снег, смешанный с грязью.

III

Вебер ехал впереди, время от времени оглядываясь на телегу, заваленную добычей. Женщина лежала там скорчившись, и казалось, что она умерла. Вебер улыбался: русские бабы живучи. Скольких он перебрал! Породу эту знает. Вопит, ругается, а как завалишь — все! И потом — мягкая да привязчивая.