— Да, у нас есть опыт по «Медузе». Что вы собираетесь сделать с этой женщиной?

— Мы даже не знаем, что нам делать с вами.

— А вы уверены, вы совершенно уверены? — перебил его генерал.

— Насчет чего?

— Насчет амнезии. У вас есть достоверные сведения?

— Я прослушал эту запись по крайней мере двадцать раз, стараясь вникнуть в ее рассказ и в ее тон. Никогда в своей жизни я не был так уверен, как сейчас. По случайному совпадению ее только что доставили сюда несколько часов назад. Сейчас она в отеле «Пьер» под охраной. Утром мы перевезем ее в Вашингтон, но после того, как завершим намеченную работу.

— Подождите минутку… — генерал повысил голос. — Не надо завтра! Она сейчас здесь? Вы разрешите мне увидеть ее?

— Не копайте себе яму, генерал, не старайтесь делать ее еще глубже. Чем меньше имен она знает, тем лучше для всех нас. Она была вместе с Борном, когда он звонил в посольство. Она знает о первом секретаре и, возможно, о Конклине. Ему самому придется отчитываться за свои дела. Будьте хотя бы в стороне от этого!

— Но вы же только что предложили выйти из этого дела с честью.

— Но не таким путем. Вы порядочный человек, как и я. Мы оба профессионалы, и нам не следует идти на грязные подтасовки!

— Вы меня не поняли! У нас имеются фотографии, но они могут быть бесполезны, поскольку они трехлетней давности. Борн изменился за эти годы. Кроме того, Конклин разговаривал с ним ночью и под дождем. Теперь эта женщина может стать нашим единственным спасением. Она долгое время находилась рядом с ним и может опознать его раньше, чем любой другой человек.

— Я все еще не понимаю…

— Попробую объяснить. Среди многих талантов Борна есть способность изменить свой облик, смешиваться с толпой или с группой деревьев, так что вы ни за что его не заметите. Если вы говорите, что он почти ничего не помнит, то это еще ничего не значит. Мы использовали для него специальное слово в «Медузе». Его люди называли его… хамелеоном.

— Это и есть ваш Кейн, генерал.

— Это был наш Дельта. Не было никого в мире подобного ему… И в этом женщина может нам помочь. Сейчас… Поверьте мне! Разрешите мне встречу с ней, разрешите поговорить!

— Доверяя вам, мы как бы подтверждаем ваше отношение к этому делу, а я не думаю, что мы можем это допустить.

— Ради бога, выслушайте меня! Вы только что сказали, что мы порядочные люди! На самом деле? Мы должны спасти ему жизнь! Если она будет со мной, то мы найдем его и сможем увести из-под удара!

— Вы говорите так, как будто точно знаете, где он собирается быть.

— Да.

— Почему?

— Потому что он не должен больше никуда идти.

— Может быть, вам и время известно? — удивился директор службы дипломатических операций. — И вы знаете, когда он собирается туда пойти?

— Да. Сегодня. Это день его собственного уничтожения.

Такси, пробиравшееся на восток в направлении 71-ой улицы, угодило в пробку на въезде на Восточную Ривер Драйв. Машины продвигались вперед дюйм за дюймом, ревя двигателями и не переставая сигналить. Было 8.45 утра и нью-йоркские улицы были в своем обычном состоянии. Откинувшись на заднее сидение, Борн смотрел на трехрядную улицу из-под полей низко надвинутой шляпы через солнцезащитные очки. Он действительно бывал здесь, и все это было неизгладимо. Он ходил по этим тротуарам, разглядывал эти двери, витрины магазинов и стены, увитые плющом. Борн видел все это раньше, эти сады, расположенные в нескольких кварталах и парк. Он припомнил, что когда-то смотрел на все это из окна большой комнаты с элегантными французскими дверями, находившейся внутри высокого, узкого кирпичного дома с огромными окнами, тремя рядами над тротуаром. Пуленепробиваемость этих окон сочеталась с их античным оформлением.

Лестница, ведущая в особняк, также была необычной. Каждый шаг по ступеням приводил к срабатыванию электронных устройств. Джейсон знал этот дом. Знал, что они находятся от него уже близко. Когда они въехали в знакомый квартал, нервы его напряглись. Теперь он понял, почему улица в районе парка Монсю, где жил Вилье, показалось ему знакомой.

Борн вспомнил о генерале. Он написал все, что мог вспомнить с тех пор, как к нему стала возвращаться память. С первого мига, когда чуть живой раненый человек открыл глаза в комнате на островке Порт-Нойр, и включая страшное впечатление от событий в Марселе, Цюрихе и Париже, особенно в Париже. Борн написал правду, которая в руках генерала Андре Вилье найдет нужное применение. Это даст возможность принять справедливое решение в отношении Мари Сен-Жак. Это обстоятельство давало ему свободу, в которой он так нуждался. Запечатав исписанные страницы, он отправил их генералу из аэропорта Кеннеди. В то время, когда они достигнут Парижа, он, может быть, еще будет жив, а может и нет. Или он убьет Карлоса, или тот прикончит его. Где-то на этой цельной улице, так же как и на той, похожей на нее, за тысячу миль отсюда, должен быть человек, плечи которого двигались в такт его шагов, как у хищного животного, и который должен был охотиться за ним. Это было единственное, в чем он не сомневался. Он должен сделать то же самое… где-то на этой улице.

Здесь! Это было здесь, где утреннее солнце осветило черную дверь и отразилось в поблескивающих оконных стеклах. Что-то символичное было в этом возвращении. Борн находился как бы перед началом, как совокупностью уничтожения и возрождения, черной ночной тьмы и занимающегося рассвета. Ему хотелось подняться по этим ступеням и колотить в эту дверь, пока его не услышат.

Он писал Карлосу, что придет сюда за документами, которые, как ему казалось, должны находиться здесь… его «последняя защита». Это была еще одна часть его темного прошлого. Но если он еще не осознавал этого в Париже, то сейчас он все понял. Ответ на вопрос «кто он такой?» должен находиться в этом доме. И придет ли сюда Карлос или нет, он должен найти это. Должен!

Неожиданно он попал в бесконечное море криков, своих собственных криков. «Забудь Карлоса! Забудь про ловушки! Войди в этот дом! Это должно быть там! Останови все это!»

Во всем этом таилась ирония. Сокрушительная ирония… Для него в этом доме не было никакой защиты, кроме, пожалуй, окончательного объяснения для самого себя. И все это было довольно призрачным для Карлоса. Те, кто охотился за ним, знали это и желали его смерти. Но он был так близок… он должен найти это. Это находилось здесь.

— Проезжай еще раз через этот квартал. Для намеченной встречи я приехал слишком рано. Я скажу, где остановиться, — обратился он к водителю.

— Как скажите, мистер, ведь расплачиваться будет ваш бумажник.

Кирпичный особняк остался далеко позади. Борн продолжал смотреть в окно автомобиля. Сейчас его волнение немного улеглось, и хамелеон вновь был готов к работе. Через 15 минут вся обстановка вокруг изменилась. Перед особняком остановился трейлер. Черная дверь открылась и на лестнице появился мужчина в зеленом пиджаке с эмблемой на верхнем кармане. Они собираются ликвидировать Тредстоун? Они собираются все оттуда вывезти? Его стратегия была основана на темноте, на полной темноте… Он должен предупредить Конклина! Борн вышел из машины и заговорил с водителем. В этот момент послышался щелчок: водитель дернулся и затих. Из его головы показалась струя алой крови. На этой улице уже открылся охотничий сезон. Пуля наткнулась на голову водителя… Стреляли из открытого окна.