проемы в перекрытии были выгорожены вертикальной опалубкой, а каждый проем закрыт деревянным щитом, чтобы рабочие не могли в него провалиться; вероятно, один из них не был хорошо закреплен и, когда я наступил на край, щит повернулся, проём открылся, я полетел вниз с 5-ти метровой высоты, больно ударившись головой и всем телом о раскосы, соединяющие стойки лесов; ударился также о бетонный пол, сильно подвернул ногу в щиколотке; некоторое время приходил в себя, возможно, на мгновение терял сознание, но, слава Богу, остался жив, хотя сильно покалечился и некоторое время пошевелить ногой не мог; с большим трудом вылез наверх и заковылял к прорабской; мои рабочие возвращались с перерыва, и я велел бригадиру первым делом укрепить щиты, которыми закрыты проемы – не дай Бог кто-нибудь из рабочих повторит мой полет и погибнет; мне было стыдно перед ИТР, ведь сам виноват, сказал им, что просто сильно подвернул ногу, и до конца дня занимался с чертежами; на следующий день утром мы рассмотрели мою щиколотку, распухшую за ночь до размера небольшого ведерка, да и боли во всех местах тела мучили всю ночь; Гена сбегал в магазин, где был телефон, вызвал врача, который днем посетил меня, дал рекомендации. Я сильно переживал из-за того, что не поехал на работу, представлял себе как механизаторы простаивают, не получив моих заданий, как находятся в растерянности бригадиры, которым не к кому обратиться, ибо начальник участка в зону не показывался; когда вечером Гена приехал, то подтвердил все это, и сказал, что после обеденного перерыва Корженевский велел ему взять мои бригады под контроль; десять дней я пробыл на больничном, и для Гены это была большая дополнительная нагрузка: новые для него объекты (бункера, корпус дробления, транспортерные галереи), сложные чертежи и три незнакомых бригады рабочих; хорошо хоть то, что бригадиры были толковые, технически грамотные; Гена привозил чертежи моих объектов, и мы вместе готовили задания бригадам и механизаторам; все это время я занимался с чертежами, чертил эскизы, которые выдавались рабочим, выписывал наряды; в дни относительного безделья, я до приезда Гены с работы, готовил ужин и заготавливал еду для завтрака, а на восьмой день, когда опухоль спала, мог уже сам ходить в магазин за продуктами. Этот позорный случай заставил нас задуматься о том, как в дальнейшем исключить саму возможность повторения несчастного случая; ведь такие опасные технологические, и не только, отверстия в перекрытиях, да и в кровлях, встречаются на каждом промышленном объекте; всю жизнь, помня об этом происшествии, я всегда требовал, чтобы рабочие первым делом устраивали надежные ограждения в соответствии с нормами СНиП высотой не менее одного метра вокруг проемов.

VIII

Вернулся я на работу, когда уже начались морозы; бетонировать стены и перекрытие с применением электропрогрева бетона мы не могли, не хватало электроэнергии; главный инженер, надеясь, что теплый воздух согреет бетон, велел поставить на пол подвала шесть железных печей и топить их коксом, чтобы разогревать металл докрасна, а температуру воздуха следовало доводить до +35, + 40 градусов; естественно, были закрыты рейками все щели в наружной опалубке стен, т.е. создано изолированное замкнутое пространство; изготовили и установили печи, вывели трубы через технологические проемы, поставили дежурных истопников для 2-й и 3-й смен из бесконвойных зэков и начали топить; но сомнения оставались: не заморозим ли бетон? Когда температура достигла + 35 град., Синегин распорядился начать бетонирование, но поскольку бетонную смесь возили из города (22 км), ее температура была близкой к нулю – это еще один минус; печи топили вплоть до середины декабря, когда из-за сильных морозов (в декабре – 40, а в январе -50 град.) топить было уже бесполезно; в конце очень суровой зимы, чувствуя, что бетон, возможно, частично заморожен, Синегин распорядился опалубку стен не снимать до появления устойчивых положительных температур наружного воздуха, и это было его правильное решение. В конце апреля, когда начали снимать опалубку, выяснилось, что внешний слой бетона подморожен, сыплется, арматура оголяется, и пришлось в мае ее закрывать толстым защитным слоем из высокомарочного бетона, по-существу, спасать конструкцию; слава Богу, не был заморожен бетон в плите перекрытия, утепленной толстым слоем опилок. Значительно позже, в 1973 г., т.е. через 13 лет, я посетил фабрику и видел, что перекрытие нормально выдерживало максимальную нагрузку от давления огромной массы гравийно-песчаной смеси – это меня радовало. Однако тогда в нашем стройуправлении СУ-1 все узнали из стенгазеты, что прораб Модылевский заморозил бетон, допустил брак; в то время я считал себя единственным виновником брака, Синегин нигде не упоминал, что был автором идеи; но по сути, хорошая идея – это та, что сработала; поэтому никогда не скажешь, что хорошо, а что плохо, пока не попробуешь. По распоряжению главного инженера происходило рискованное бетонирование при сильном морозе без предварительного теплотехнического расчёта. Это был мой первый строительный брак, но и урок на всю жизнь: я осознал, что ушибся и ушибся серьёзно, понял, что если была бы заморожена вся конструкция, то материальный ущерб был бы огромный, а это уже уголовное преступление, и хотя молодых специалистов в течение трех лет в тюрьму не сажают, но все остальные наказания на них распространяются в полной мере; как мы с друзьями горько иногда шутили: если посадят, то работать будем здесь же, только жить в другом общежитии – в жилой зоне со своими зэками; на меня не сделали денежного начета за допущенный ущерб, возможно, вступился Синегин, не знаю, но первый выговор в приказе по управлению я получил, и выводы на будущее сделал; мне очень хочется сделать из этой истории полезные выводы для вступающих на путь строительного производства молодых специалистов. Через год, работая уже на другом объекте, я рассказал об этом случае старшему прорабу и опытному строителю Давыдову Владимиру Николаевичу и спросил его: «Как можно было мне не подчиниться распоряжению главного инженера и отказаться бетонировать при сильных морозах?». В.Н. ответил: «Это просто, в таких случаях распоряжение должно быть письменным» и добавил, что Синегин не подписал бы его, ибо не захотел садиться в тюрьму в случае большого материального ущерба, а в данном случае он просто использовал неопытность молодого специалиста; через три года, уже работая в Братске, я воспользовался советом Давыдова: главный инженер нашего стройуправления Четверик однажды зимой (горел месячный план) распорядился немедленно забетонировать перекрытие над галереей, еще не подготовленное к прогреву; я и прораб Рыхальский ответили ему, что сделаем это, если будет его письменное распоряжение, после чего он плюнул, развернулся и покинул объект; через несколько дней,