Быт и идеология тесно сплетались. И одно могло легко трансформироваться в другое. «Русские завтраки» Рылеева состояли, как свидетельствует М. А. Бестужев, «из графина очищенного русского вина, нескольких кочней кислой капусты и ржаного хлеба». «Такая спартанская обстановка завтрака» идейно объясняется «всегдашнею наклонностью Рылеева – налагать печать руссицизма на свою жизнь»[1069]. С этой же точки зрения интересно стихотворное послание Пушкина «В. Л. Давыдову», которое строится на переплетении бытовых и идеологических мотивов. Начинается оно с ничем не примечательной бытовой зарисовки:

Меж тем как генерал Орлов —

Обритый рекрут Гименея —

Священной страстью пламенея,

Под меру подойти готов.

Меж тем как ты, проказник умный,

Проводишь ночь в беседе шумной.

И за бутылками аи

Сидят Раевские мои.

Для постороннего глаза здесь все совершенно обыденно: женится генерал М. Ф. Орлов, Давыдов проводит ночи в беседах, Раевские пьют аи и т. д. Однако для каменских обитателей все это наполнено совершенно особым смыслом. Недавно в Москве прошел съезд Союза Благоденствия, на котором женитьба Орлова была воспринята как причина выхода из тайного общества[1070], небезобидный характер ночных бесед Давыдова и Раевских также хорошо был известен посвященным. А далее в текст включается История:

Когда везде весна младая

С улыбкой распустила грязь,

И с горя на брегах Дуная

Бунтует наш безрукий князь…

«Безрукий князь» – Александр Ипсиланти, в прошлом сослуживец и один из ближайших друзей Михаила Орлова, возглавивший восстание греков против турецкого деспотизма. «Отныне и мертвый или победитель он принадлежит Истории – Завидная участь»[1071], – писал Пушкин В. Л. Давыдову в мае 1821 г. С этим восстанием, вызвавшим прилив энтузиазма в русском обществе, были связаны и конкретные политические планы декабристов.

Стихотворение пишется во время великого поста, и Пушкин, который в этот период, по его собственному признанию, берет «уроки чистого афеизма»[1072], позволяет себе добавить кощунственные мотивы, зная, что они будут вполне одобрительно восприняты вольнолюбивым каменским обществом:

На этих днях, среди собора,

Митрополит, седой обжора,

Перед обедом невзначай

Велел жить долго всей России

И с сыном птички и Марии

Пошел христосоваться в рай…

И опять бытовая тема выходит на первый план:

Но я молюсь – и воздыхаю…

Крещусь, не внемлю сатане…

А все невольно вспоминаю,

Давыдов, о твоем вине.

И завершается текст отрывком, написанным в стиле конспиративной поэзии с использованием тайнописи. Грядущее Светлое воскресение означает революцию, подготавливаемую членами тайного общества:

Ужель надежды луч исчез?

Но нет, мы счастьем насладимся.

Кровавой чаши причастимся —

И я скажу: Христос воскрес.

В этом стихотворении многие образы следует истолковывать двояко в соответствии с заключенным в них конспиративным содержанием. В то же время нагнетание бытовых деталей, в основном гастрономического характера, воссоздает реальную бытовую ситуацию, в которой проходят напряженные политические дискуссии. В этой связи интересна антитеза постного быта Кишинева (говеет Инзов) и кощунственного изобилия Каменки (и за бутылками аи // сидят Раевские мои). Обедне противопоставляется обед. С одной стороны: сушеные грибы, часослов, с водой молдавское вино, а с другой – аи, лафит, кло-д-вужо[1073]. При этом первое явно ассоциируется с деспотическим правлением и содержит намек на политический характер пушкинской ссылки на юг:

…бог простит мои грехи,

Как государь мои стихи.

Второе – с политической свободой и религиозным вольномыслием. Переплетение быта и идеологии дается на уровне одной фразы: демократический халат, который Давыдов надевает «перед обедом». Характерно, что свою поэзию Пушкин относит к миру каменских удовольствий, придавая ей одновременно и кощунственный, и свободолюбивый характер:

Я променял парнасски бредни

И лиры грешный дар судьбы

На часослов и на обедни,

Да на сушеные грибы.

Но быт – это не только еда, но и отношение к самым близким людям: детям, жене и т. д. И здесь на первый план выдвигается проблема языка общения. А там, где язык, там обязательно присутствуют своя «проза» и своя «поэзия». И если «проза» быта предполагает взгляд на быт как на что-то низкое и противопоставляет ему высокую небытовую сферу, то «поэзия» быта, наоборот, выделяет мир повседневности на фоне чужого неорганизованного пространства, по отношению к которому быт выступает как упорядоченная структура, с наложенными на нее дополнительными ограничениями. Складывается язык, понятный только узкому кругу посвященных лиц. Это может быть как язык слов, когда изобретаются специальные словечки-окказионализмы, так и язык значений, когда общепринятая лексика получает специфический смысл, понятный лишь в определенном кругу посвященных. «Поэзия» быта перестает быть метафорой и превращается в бытовую поэзию, для понимания которой требуется реконструкция затекстовой реальности домашней жизни. Ее смысл совершенно очевиден и прозрачен для тех, кто живет этой жизнью, но темен для всех посторонних. Поэтому такая поэзия чаще всего остается за пределами истории литературы. Между тем ее функция в культуре исключительно важна. Она организует бытовое пространство, превращая его в факт культурной жизни, по ней определяется общий культурный уровень эпохи, отношение человека к важнейшим общечеловеческим ценностям: любви, дружбе, повседневным заботам и т. д. В жизни декабристов такая поэзия играла гораздо большую роль, чем может показаться на первый взгляд. Без ее изучения в восприятии декабризма утрачиваются его плоть и кровь, а сами декабристы, превращаясь в идеологов, перестают при этом быть людьми.

Василий Львович Давыдов происходит от древнего дворянского рода. Его предок монгольский мурза Мунчак поступил в начале XV в. на службу к великому князю Василию I. Позже его род разделился на Давыдовых и Уваровых[1074]. По отцовской линии В. Л. Давыдов был в родстве с Ермоловыми и Каховскими, по материнской – с екатерининским фаворитом Г. А. Потемкиным, Самойловыми и Раевскими. Герой войны 1812 года генерал Н. Н. Раевский был его единоутробным братом. Его двоюродными братьями были генерал А. П. Ермолов и поэт-партизан Д. В. Давыдов. Позже он породнится с декабристами М. Ф. Орловым и С. Г. Волконским, когда те женятся на сестрах Раевских. Все эти люди так или иначе были связаны с Каменкой.