не могли в этот критический для их жизни момент. Зубы у них громко стучали от страха. Глаза стеклянно блестели от ужаса. И они не могли для себя решить, где они находятся — на земле или в небе. А поскольку они молчали, Сатир снова заговорил и поведал им о своих злоумышленных деяниях:

— Вы сами выкопали себе могилу. Вы залезли на дерево, с которого не слезешь. Вы увидели меня и остановились на моем пути, а не бросились убегать что есть духу и без оглядки!

Известно ли вам о моих ужасающих деяниях? Знаете ли вы, что я убил и съел великое множество существ, тварей и проч., которые были куда дерзей вас?

Мой дом стоит у Дороги Смерти, а Дорога Смерти кончается в Темных джунглях. Здесь правят бедствия, бесчинства, безобразия и проч, законы джунглей, а я уже до тысячи лет охраняю эти законы, и каждый, кто вступает на Дорогу Смерти, кончает жизнь в Темных джунглях.

Сегодня вы одарили меня обедом, и я убью вас обеих — да-да! — чтобы полакомиться свежим мясцом!

Хе-хе! Быть может, вы надеетесь провалиться от меня сквозь землю или улететь в небеса? Если у вас хватит на это могущества, то вы спасетесь, а иначе вам не жить. Так что же вы можете мне сказать?

Как только Сатир прорычал свою речь, но прежде, чем он приблизился, чтоб забить их до смерти, Симби попыталась задобрить его — в надежде избавиться от смертной беды. Потому что, когда он рычал свою речь, он брызгал на беженок слюной изо рта, как если бы уже начал лакомиться их мясом. И они, запуганные до полного ужаса, не знали, чем ответить на его речь, кроме задабривающей мольбы о пощаде.

— Умоляю тебя, Сатир, пощади нас, а не убивай, потому что мы пришли сюда просто по ошибке, и я поверила твоим словам еще до того, как ты их сказал, поскольку всякий, кто встречается с тобой, сразу же верит в твое гибельное могущество! — стала задабривать Сатира Симби.

— Ну так вот, уважаемые дамы, а теперь поверьте, что слова «просьба», «мольба», «прощение», «сострадание», «милосердие» и проч, давно уже выкинуты из нашего языка, а выкинул их когда-то — по моему настоянию — наш король. И не кто иной, как именно я, настоял, чтобы король заменил их словами «запрет», «неумолимость», «наказание», «страдание», «злодейство» и проч., и проч. Король уступил моему настоянию, поскольку он знал, что там, где живут всякие «милосердия», я жить не буду.

Услышавши ужасные откровенности Сатира, Симби и Рэли съежились от ужаса. Но Симби твердо решила в уме: «Даже если кому-нибудь суждено погибнуть, он должен бороться, прежде чем сгинуть, поэтому не могу я стоять сложа руки, пока Сатир забивает меня до смерти!» И она пронзила его взглядом, будто букашку, и оглушила неистовым рычанием, словно львица:

— Хотя я верю, что ты Сатир этих Темных джунглей!.. Хотя я верю, что ты убил и съел нескольких путников или беженок!..

Но помни, Сатир, что беженки беженкам рознь, и если ты будешь оскорблять нас, как оскорблял других!..

Ты сегодня же распрощаешься с этим миром! Ты насытишься по самое горло, Сатир!

(Все это Симби говорила Сатиру, намекая, что вскоре он потеряет жизнь.)

А теперь я вкратце разъясню тебе кое-что, Сатир, гиблый сторож Темных джунглей! Я — дочь самой состоятельной женщины у нас в деревне! Я — самая красивая девушка у нас в деревне! Я — самая лучшая певица у нас в деревне! Я пробудила к жизни немало достославных деяний своими песнями и убила много могучих людей своим пением! Мое пение и мои песни подобны гибельному чудотворству, и они в одно мгновение могут погубить гиблого лиходея вроде тебя, Сатир!

Я горделиво говорю тебе, Сатир, что отвергла богатства моей матушки. ради разного рода бедствий, безумств, страданий, смертных лишений и проч.! А поэтому с радостью встречаю вредоносных тварей вроде тебя. И меня ничуть не страшат все твои злоумышленные деяния, Сатир!

Потому что я, между прочим, обезглавила короля и нескольких вождей из Города Грешников, а до этого была однажды заживо положена в гроб, который бросили с берега в реку, но моя чудотворная песня спасла меня от смерти!

И я уверена, что могучий человек, у которого нет благоразумия, обрекает себя на злую немощь, а слабый, но благоразумный возвышается до великих благодеяний!

Я верю в твое могущество, Сатир, но ты лишен благоразумия, и твоя самодовольная мощь обернется злосчастной немощью!

А я своим пением могу породить самое могущественное на свете существо, которое мигом прибьет тебя до смерти, Сатир! Да мне и самой ничего не стоит превратиться в Иро…

(Симби не успела сказать «Ироми», а это водоплавающее насекомое существо.)

— Ой, не открывай всего, что ты можешь предпринять против Сатира, ведь ни одна женщина на свете не открывает до конца все свои возможности перед битвой с таким страшным врагом, как он! — поспешно перебила Рэли подругу, чтобы та не открывала все свои тайны.

И Симби оборвала свою речь на «Иро…», едва услышала, что сказала ей Рэли, а поэтому полное имя — Ироми — осталось недосказанным, к несчастью Сатира, который запутался от невольного сокращения в неожиданно оборвавшейся речи Симби. Он знал насекомое под названием Ироми, но не знал, что «Иро…» — сокращение от Ироми.

Запутавши, с помощью Рэли, Сатира, который не понял сокращенного слова, Симби закончила свою речь так:

— Горе тебе, Сатир, гиблый сторож Темных джунглей! Горе тебе и гибель, зловредная тварь! Потому что я готова помериться с тобой силами!

Сатир впал в ужас от хвастовства Симби, поскольку не знал, что она хвастунья и вся ее похвальба — пустые слова, которые сослужили ей полновесную службу, потому что Сатир вдруг ослаб от страха. И все же он громко заскрежетал зубами и, когда ее хвастовство окончательно истощилось, бросился к ней так свирепо и люто, что она спотыкливо отступила назад. А потом у них началось взаимное побоище.

Сатир попытался поднять Симби вверх и шмякнуть с размаху об каменную скалу, которая возвышалась неподалеку от них, но она (Симби) устояла на месте и сама попыталась поднять Сатира, чтоб грохнуть об каменную скалу его, — и тоже без нужного перевеса в силах. Потому что, хоть Симби и давала ему отпор, он усиливал свой напор в многояростной степени. Даже деревья под ударами его ног тряслись и гнулись, будто тонкие прутья.

Бойцы обнялись в смертельной схватке, выкативши глаза так рьяно