Возможно, она могла бы и избежать подобного исхода, но это полностью зависело от ее способности быстро решать и от личной храбрости.

Благородный Эдвин Брэнгвин с легкостью воспринял свой арест. Он подшучивал над охранниками, когда те пришли, чтобы отвести его в каюту капитана.

— Всего лишь два мушкета? И только одна сабля? Лучше приставьте мне мушкеты к спине и взведите курки. — Он легко рассмеялся. — Я слышал, что ваш капитан — девица. Что же вы за мужики, если пошли на службу к шлюхе?

— Попридержи язык, сэр. Капитан приказала передавать ей все твои слова.

— Неужели? В таком случае передайте мадам мои комплименты и доложите, что его светлость просит к обеду подать вина. Что теперь, передадите?

— Да, каждое ваше слово.

— А еще скажите ей, господа, — прошептал Брэнгвин, — я не люблю, когда за столом мне связывают язык. Цивилизованный человек разговаривает, когда удовлетворяет свой аппетит. А также скажите ей, что она очень красивая девчонка. Хотя нет, я сам скажу об этом. А вы помалкивайте.

Матрос не ответил, а молча проводил молодого человека до двери. Он был одним из четверых, кто следил за сыном бывшего губернатора и знал, что лишится жизни, если что–нибудь случится с его пленником. Причем на его голову падет гнев не пиратки, а его товарищей. С этим человеком они снова могли получить королевское помилование, бросить пиратство и обосноваться где–нибудь, чтобы наслаждаться своим растущим благосостоянием. Большой Кайкос со временем мог стать раем для таких, как они, и каждый из них хотел бы сделать его своим постоянным домом.

В тот же вечер, когда заложника привели к Мэри Рид, она допросила его.

— Вы не боитесь того, что вас заставят замолчать?

— Нет, мисс. Для таких, как я, это сложно.

— И, — голос Мэри дрогнул, но в нем не было и следа смущения, — вы считаете, что я красивая девчонка?

— Да, только ваша красота, мадам, может заставить ваших головорезов подчиняться вам.

— И вы просите, чтобы к столу подали вино?

— Если вы не возражаете, мадам.

Мэри хлопнула в ладоши и приказала неграм внести несколько бутылок вина. Ей нравился этот молодой человек, нравились его манеры и отсутствие страха. Он низко поклонился, когда вошел в каюту, помог ей сесть, а теперь предупреждал каждое ее желание раньше, чем она сама осознавала его. Мэри немного смутилась и попыталась вспомнить, как вели себя за столом дамы, когда она была мальчиком на побегушках у француженки. Собрав вместе все, что она помнила из своего детства, и то, что ее острый глаз видел в пленнике, она произвела значительно лучшее впечатление, чем могла надеяться.

Когда обед закончился, она приказала принести еще одну бутылку вина. Тогда же она узнала, что, оказывается, это долг мужчины развлекать женщину, и ее радовало то, что ее пленник видит в ней женщину. Он налил ей вина и постоянно следил за тем, чтобы ее бокал не был пуст. Когда же дозорный пробил восемь склянок, то есть время для вечернего обхода, она с неохотой отпустила его в свою каюту. К тому же у нее кружилась голова, в чем она винила выпитое вино. Она должна быть сильной, это опасно. В будущем она позволит ему пить вино, сама же будет только слушать его милые разговоры.

Когда охранники увели пленника, она позвала не–гра–слугу и приказала отнести в каюту заключенного достаточно вина, а сама пошла на палубу.

Эффект от вина недолог. Мэри выпила не настолько много, чтобы чувствовать похмелье на следующее утро, однако когда она увидела досточтимого Эдвина, ее головокружение снова дало знать о себе. Она была вынуждена признаться себе самой, что она испытывала к молодому пленнику что–то большее, чем преходящий интерес.

Класс полуаристократов, из которого происходил сын губернатора, всегда казался Мэри Рид немного изнеженным и лишенным храбрости. Как у выходца из низшего класса, у нее были подозрения и неприязнь к этим немужественным людям. Это были не мужчины, скорее что–то хрупкое и невесомое, что оставляли в гостиной, когда мужчины уходили сражаться и любить. Одним словом, они были привилегированными, а она и такие, как она, — те, кто воевал и побеждал, настоящими.

Если бы его жена не была такой прямолинейной, вряд ли бы глуповатый Джонс когда–нибудь догадался о том, что она увлеклась пленником. Как у второго человека в команде, его каюта была рядом с каютой Мэри, и заложник занимал ту, которая могла принадлежать и боцману, и старшему рулевому. На третий день после ухода с Большого Кайкоса Джонса быстро выселили из его каюты, и он увидел, что туда поселили молодого аристократа. В тот же день его жена пригрозила ему, что запретит садиться за ее стол, потому что «такие манеры раздражают даже свинью». Разгневанный муж подумал о том, рассказать ли о ссоре всей команде или решить ее самостоятельно. Он выбрал последний вариант.

Следующей уступкой пиратки по отношению к пленнику было снятие всех запретов. Ему было разрешено приходить и уходить, когда он пожелает, даже сидеть в капитанском гамаке на палубе. Выбирал ли Джонс время или он просто использовал ту искру, которая разожгла костер, — трудно сказать. Однако неизбежная разборка произошла по поводу управления кораблем. Было четыре часа пополудни, время, когда команда получала свою обычную порцию рома. Мэри была на палубе и болтала с пленником. Судно штилевало, и дозорный сообщил, что на горизонте видна земля. Это была Тортуга, и при любом ветре они могли добраться до порта за несколько часов. Тортуга была чистилищем для всех пиратских сплетен, и капитан намеревалась послать на берег и узнать новости о корабле Вест–Индской компании.

Благородный Эдвин был заинтересован в новостях не меньше Мэри Рид или ее мужа, но совсем по другой причине.

— Если вы поднимете реи на брам–стеньге и возьмете рифы на кливере, «Черный дрозд» доберется до Тортуги даже в этот штиль, — сказал пленник первому офицеру.

— Что вы говорите, — язвительно проговорил Джонс. — Кто управляет «Черным дроздом»? Отвечайте, сэр.

Эдвин рассмеялся.

— Совершенно определенно, что управляете вы, но это совершенно не значит, что делаете это хорошо. Между прочим, я бы сказал, что «Черным дроздом» управляют плохо.

Это было больше, чем Джонс мог вынести, и он ударил пленника так, что тот потерял равновесие и едва не упал. Через мгновение они уже стояли друг против друга, и только вмешательство Мэри Рид предотвратило кровопролитие. Она бросилась между клинками спорщиков и выкрикнула правило, запрещающее драки на борту. Но эти двое не собирались сдаваться. Это был вопрос чести, который мог быть решен только в поединке. Мэри Рид указала на далекий берег, и мужчины согласились решить свой спор, когда Джонс будет свободен от вахты.

Матросы на палубе развеселились. Это будет достойное зрелище, и все собирались сойти на берег в два часа. Их симпатии были на стороне Джонса, но раздавались голоса против того, чтобы угрожать заложнику, единственному человеку, чья безопасность могла спасти их от гнева властей. На юте все до последнего человека были за Джонса, и только капитан хранила молчание. Ее склонности проявились, когда она отдала приказ поднять реи на брам–стеньге и взять рифы кливеров, как и предлагал пленник. Джонс отказывался, но его жена сказала, что сочла совет досточтимого Эдвина лучше его собственного.