– Говорю тебе об этом не как твой куратор, а как друг, – сказал он.

Человек попроще, услышав такое, расчувствовался бы и минут бы пять светился счастливой улыбкой. Но Лавр, прожив многократно больше Мафусаила[162], просчитывал всё, даже выражение чувств.

В первых числах июня 1944 года он уже был в Крыму. Сначала занимался ремонтом техники в Керчи, в подразделениях, занятых работами по очистке жилой зоны и ближних земельных угодий от мин. Чуть ли не след в след за бойцами-минёрами шли местные жители, быстро восстанавливая свои огороды.

Но вскоре командование решило, что использовать такого специалиста на ремонте несложной, в общем-то, техники, нерационально. И перебросили его на энергетику; поручив восстановление электростанций. Когда приехала Лена с малышом, он уже работал в Севастополе.

Город стоял пустой. Уж в чём немцы преуспели, так это в уничтожении населения. Во всём Крыме осталось меньше полумиллиона человек! Центр выдал ближайшим областям директиву по переселению отдельных семей в Крым; русские области переселяли в соответствии с нормативами, а власти Украины волынили и хитрили.

– Представь, Лавр, – с весёлым удивлением говорил комендант Севастополя, – с Одесской области и Херсонщины нам шлют почти сплошь русских, греков и евреев! По сути, насильно выселяют. Украинцев придерживают. Будто не в одной стране живём…

Занимаясь основной работой, участвуя постоянно в субботниках по расчистке города от развалин, заботясь о семье, Лавр находил время для общения с археологами, небольшие группы которых уже здесь появились. Поскольку работали они тоже по заданию советского правительства, никто не мешал Лавру в свой выходной помогать им.

Вблизи Севастополя на нескольких точках копала группа профессора Скворцова. По его рассказу, в период оккупации немцы искали на полуострове следы древнегерманского племени го́тов, что дало бы им основание присоединить Крым к Германии. А некая Аненербе[163] искала магические предметы шаманов, задолго до нашей эры переселившихся сюда из Северной Африки! Якобы те умели соединять свою внутреннюю энергию с энергией космоса, и такое творили, что и представить невозможно. Даже путешествовали во времени туда-сюда!

– Дичь какая-то, – с отвращением сказал Лавр.

– Согласен с вами, коллега! – приобнял его седовласый профессор. – Но смотрите: они и вправду развернули широкие поиски. Перелопатили пещерные города, монастыри и храмы, а работами руководили высочайшие чины СС.

Однажды утром Лавр, одолжив у соседа ослика, отправился на берег моря к археологам вместе с семьёй, с Леной и пятилетним Петрушкой. Сына посадил на ослика, а ещё вьючная скотинка везла мешок с запасом продуктов и фотоаппаратами, а треногу нёс Лавр. Для Лены, сотрудницы местной газеты, этот выходной день тоже был рабочим. Она намеревалась сделать репортаж с раскопок.

– Смотрите: отсюда вдавался в море обрывистый мыс, – показывая рукой, говорил Скворцов. – Мы знаем множество мысов на побережье Чёрного моря. Мыс Меганом со следами древних строений; Ифигения тоже с развалинами; мыс Айя, где есть руины крепости; здесь недалеко – мыс Феолент, что по-гречески значит «божий». Их десятки. Этот отчего-то разрушился, остались только скалы, как торчащие из воды зубы…

Он говорил всё это не столько Лару, который и так неплохо разбирался в истории, сколько Лене. И она клюнула: отправилась фотографировать «зубы». Петя капризничал, дёргал мать за подол. Девушки экспедиции совали ему свои археологические метёлки и скребки, пытаясь увлечь поисками сокровищ, а он всё равно прятался за мамку.

– Как мы предполагаем, – снизив громкость голоса, сказал профессор Лавру, – здесь то ли с VII-го, то ли с IХ века был пещерный монастырь. Теперь его нет, но некоторые элементы остались на берегу. И мы нашли кое-какую церковную утварь и вещи обихода!..

– А что за элементы на берегу? – не понял Лавр.

– Покажу! Всё покажу! – радовался профессор. – Идёмте к раскопу!

Увидев, что там было, Лавр ахнул:

– Трубопровод! Деревянный!

– Да! Он старше, чем водопроводы Новгорода! И ведёт от родника, который здесь когда-то был, в море – а это значит, что там, за кромкой берега, жили люди. Отсюда и предположение, что был мыс. Вот вам кусок трубы.

Лавр повертел изделие в руках.

– Ага… Рубили ствол вдоль. Вынули сердцевину по всей длине. Соединили половинки… ну, наверное, используя смолу. Понятно. В торцах что-то вроде втулки. Стык замотали берёстой и скрепили медной полосой.

– Совершенно верно!

Лавр вдруг почувствовал: тянет.

– Пойду, прилягу в тени на часок, – сказал он. – Вы меня только не трогайте…

…Уже год, как Джон Смит, тайвер английской темпоральной лаборатории, жил в монашеском пещерном городке на берегу Чёрного моря. Впрочем, «Чёрным» никто это море не называл, а говорили просто «Понт», и только некоторые моряки, знавшие другие моря, могли назвать его точно: «Понт Эвксинский».

Все насельники монастыря были беглые: из Царьграда, Эдессы, Антиохии или других мест. Они покинули Ромейскую империю, спасаясь от войска, которое громило «еретиков» по наущению имперской церкви. «Неправильно верующих» избивали, разлучали родителей и детей, монахов забирали в солдаты… Кто смог – тот бежал, так и возникла на берегу Понта новая община, а весь Устав монастыря, нигде не записанный, был таков: «Каждый верует во Исуса Христа Сына Божия, как хочет и может».

Эти монахи, в отличие от правительственных ортодоксов, придерживались христианской ортопраксии.[164] Не в тупом повторении священных текстов полагали они истинное служение! – а в добрых делах. Милосердствовать надо, а не повторять догматы, думали они. Любовь без святости лучше, чем святость без заботы о ближнем своём.

Предаваясь христианскому служению, монахи и послушники не забывали о хлебе насущном. А одним из способов снискать оный хлеб у них была рыбалка, ибо сказал Симон[165] Ему: «Наставник! По слову Твоему закину сеть».[166]