— Вы можете не слушать. А я могу приказать открыть огонь, — спокойно продолжает Бастиан. — Мы можем всё оставить, как есть. Мы можем разрушить город, можем уничтожить управляющую систему. Перебить друг друга. Хотите?

Толпа неуверенно шумит. Бастиан ловит заинтересованные взгляды, улыбается про себя: да, его будут слушать.

— Я хочу мира. Хочу, чтобы город жил. Чтобы люди могли работать и есть каждый день. Чего хотите вы, последний оплот человечества?

— Верни детей, подонок! — несётся из толпы. — Прекратите бойню! Накормите нас!

— Я вас слышу, — удовлетворённо кивает Бастиан. — Теперь и вы слушайте. Ни один волосок не упадёт с голов ваших детей. Снабжение продуктами и работа медслужб и соцобеспечения будет восстановлена. В кратчайшие сроки — и я лично отвечу за это. Из заключения сегодня же будут освобождены потомки Японии. Все обвинения с них сняты. Убийца моего брата найден и понесёт наказание.

Где-то в толпе вздрагивает Акеми Дарэ Ка и поднимает голову, прислушиваясь. Люди шумят, переговариваются. Бастиан держит паузу, дожидается, пока толпа усвоит сказанное. И когда шум немного утихает, продолжает:

— Это то, что Ядро в моём лице обязуется выполнить. Теперь условия, без выполнения которых ситуация останется прежней. Сдайте оружие и вернитесь на рабочие места.

— Добрый какой! Сам-то веришь себе? — выкрикивает звонкий женский голос.

Люди смеются. Над толпой снова проносится свист. Бастиан сдерживает вздох. Всё нормально, они имеют право на сомнения. Голодные, злые, напуганные. Они в своём праве. А он — в своём.

— Дослушайте.

На это раз он молчит дольше, дожидаясь полной тишины. Необходимо, чтобы не просто слушали, но и слышали.

— Совет Семи будет переизбран, — чеканя слова, говорит Бастиан. — По окончании режима чрезвычайного положения система управления Азиля будет пересмотрена. Вы сейчас узнаёте это первыми, раньше, чем жители Ядра. Сейчас перед вами я вношу своё предложение. Ядро оставит за собой часть управленческих функций. Часть же Совет передаст людям из вашего окружения. Три представителя Второго круга и по одному из каждого жилого сектора Третьего. И как быстро заработает эта система — зависит только от вас.

Собор за спиной Советника Каро оживает, расцветает детскими голосами и отрывистыми репликами взрослых. Бастиан тут же забывает о толпе, застывает, глядя в сторону обрушенного участка стены.

— Вот и отлично, — вполголоса комментирует Канселье. — Значит, расчёты верны. Вот и гарантии того, что стадо задумается и будет паинькой.

Первыми выходят трое в серых мундирах и с оружием в руках. За ними из пролома выбираются двое подростков, каждый ведёт за руки малышей лет трёх-пяти. Следом идут дети постарше, за ними ещё и ещё.

— Спускаемся и строимся у стены! — холодно распоряжается Канселье.

Толпа ахает, напирает на оцепление. Женщины выкрикивают имена своих детей, кто-то из ребят отвечает, дёргается в сторону матерей, но полицейские загоняют их в строй.

— Не стрелять! — громко напоминает Бастиан, не сводя глаз с вереницы выходящих из Собора детишек.

Взгляд шарит по лицам ребятни, ищет — и не находит. Бронежилет вдруг становится тяжёлым и жарким, пот стекает по спине, ворот рубахи давит горло. Так трудно оставаться Советником Каро, когда хочется броситься туда, в пролом, искать её, свою единственную bien-aimé, ради которой он сейчас здесь, а не отсиживается в Ядре. Но надо сохранять спокойствие, стоять на месте и смотреть в глаза каждому ребёнку, который выбирается по обломкам и спускается мимо него по ступенькам. «Это страшнее, чем самому быть в эпицентре перестрелки, — понимает Бастиан. — Нет ни напускного героизма, ни ненависти. Слёзы. Отчаяние. Страх. Эти дети запомнят, как ждали, что в любой момент по ним откроют огонь. Такое на всю жизнь останется».

Дети идут и идут. Хмурые подростки с напряжёнными лицами несут на руках зарёванных малышей. Девочки чуть старше Амелии держатся за руки, утешают друг друга, стараясь не смотреть на вооружённых полицаев. Дети спускаются по ступенькам и становятся вдоль стены, спинами к вооружённым людям и толпе. Бастиан ловит случайные взгляды, и ему становится тоскливо и жутко.

— Если и это моя ошибка… — шепчет он одними губами. — Где был верный выход?

Последними выходят взрослые: Ксавье Ланглу идёт, опираясь на плечо оружейника Тома Йосефа, рядом с ними Бастиан с удивлением видит рыжую подружку Рене Клермона. У девицы на руках кудрявый малыш лет трёх. Он смотрит Бастиану в душу тёмными, как спелая вишня, глазищами. Советник Каро отворачивается, жестом подзывает Канселье.

— Моя дочь, — запинаясь, говорит он. — Её нет среди них.

— Седьмой солгал? — приподнимает бровь начальник полиции.

Быстрым шагом Бастиан догоняет процессию, толкает священника в спину, обтянутую мокрой от пота рубахой. И мгновенно оказывается оттеснённым в сторону ребятнёй. Больше двух десятков детей становятся живым заслоном вокруг Ксавье Ланглу и Сорси Морье.

— Не трогайте! Прочь, месье! — звучат звонкие голоса мальчишек и девчонок. — Не прикасайтесь! Отец Ксавье, мы вас им не отдадим!

Один из полицаев даёт над головами детей автоматную очередь.

— Вниз! — командует Седьмой, и ребятишки послушно ложатся на ступени.

Бастиан поражённо смотрит на трёх девочек и четверых старших мальчишек, укрывающих собой Ксавье Ланглу и рыжую девку с орущим малышом на руках. Смотрит — и не может понять.

— Мари! — рыдают в толпе матери. — Пьер! Валери! Сезар! Кристо-оф!..

Дети у стены оглядываются, ищут взглядами родных. Одни робко улыбаются, другие плачут. Полицейские растерянно поглядывают на командование. Ждут распоряжений.

— Люди Азиля! — громко обращается Бастиан к толпе. — Ваши дети будут отпущены по домам, как только вы сложите оружие! Время пошло!

Меньше чем через минуту под ноги полицейских падают автомат и два арбалета. Женщина, что принесла оружие, виснет на краю пластикового щита и зовёт:

— Валери! Родная! Верните мою дочь!

Девчонка лет тринадцати, обнимающая Ксавье Ланглу, оборачивается.

— Я не уйду, мама! — кричит она. — Забери Жана вместо меня! За ним некому же… Жан Флёри! Жан! Скорее беги к моей маме!

Дети расступаются, пропуская светловолосого карапуза в одной длинной рубашке с обрезанными рукавами. Ребёнок бесстрашно проталкивается под ногами стоящих в оцеплении, и его тут же подхватывают чьи-то руки. На землю бросают обрезки труб, отобранные в столкновениях автоматы, самодельные арбалеты. Люди выкрикивают имена своих детей, волнуются. Странно: далеко не все дети тут же бросаются к матерям. Некоторых полицейским приходится отрывать от священника и его рыжей помощницы. Подростки напрочь отказываются уходить, стоят возле отца Ланглу плотным заслоном.

Бастиан отворачивается. Они не должны видеть, как мечется внутри него Зверь — пленённый в глубине зрачков белый морской хищник. Зверь тихо скулит, призывая ту единственную, что есть у него в этом мире.