Автор серьезной публикации на эту тему, Ю. М. Лопухин, считает, что произнесение такой фразы Сталиным «не исключено», между тем драматург Шатров обыграл ее как якобы факт в максимально неприличной подаче, Лопухин усмотрел в данном заявлении Сталина намек «на старую дружбу с И. Ф. Арманд» (Болезнь, смерть и бальзамирование В. И Ленина, М., 1997. С. 29). Но сказать женщине, что она небезупречная жена своего мужа, вовсе еще не означает намекать на дружбу с кем бы то ни было.

Эпизод с Крупской нельзя было доводить до Ленина по меньшей мере по трем причинам: Сталин, по существу, был прав; больному могло стать хуже; Надежда Константиновна, согласно ленинской записке 05.03.23, «выразила согласие забыть сказанное…» (Л54. 329–330). Так вроде бы и шло поначалу. Но спустя 2,5 месяца, когда, казалось бы, все «перегорело», некто (верно ли, что проговорилась сама Крупская?) информирует Ленина об этой ссоре и не без удовлетворения наблюдает результат. Почему я так пишу? Потому что в политике и в среде политиков личные отношения, симпатии и антипатии практически всегда приобретают всеобщий резонанс; в этой среде всегда учитываются подчас даже мелочные последствия того или иного жеста и момент сообщения, подобного нашему, не выбирается случайно. Удар неплохо рассчитан: Сталин допустил промах, ставя под вопрос монополию внешней торговли; Сталин поторопился с автономизацией и погряз в «грузинском деле» (в обоих случаях, что необычно для Ленина, он ищет поддержки Троцкого): Сталин уже фигурирует в кандидатах на смещение, а тут еще, оказывается, и нагрубил Крупской. Но вот незадача. Ленин вспылил не на шутку, потребовал извинения и… сбавил тон. Причина, по-моему, не в том, что опять обострилась болезнь. Причина, так сказать, «общее». Для Ленина даже в отчаянном положении общественное оставалось выше личного.

Мария Ильинична указывает, что Крупская, услышав о письме Ленина Сталину 5 марта от стенографистки М. А. Володичевой, просила ее не посылать его адресату, но оно — правда, с некоторым промедлением — все же было передано Сталину. Получив письмо 7 марта, Сталин тут же написал ответ. «Ответ Сталина несколько задержался, — вспоминала М. И. Ульянова, — потом решили (должно быть, врачи с Н. К.) не передавать его В. И., так как ему стало хуже, и так В. И. и не узнал его ответа, в котором Сталин извинялся». То, что Ленин так и не был с ним ознакомлен, лежит всецело на совести Крупской и ее советчиков.

Вот это послание:

«Т. Ленину от Сталина.

Только лично.

Т. Ленин!

Недель пять назад я имел беседу с т. Н. Константиновной, которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: «Врачи запретили давать Ильичу политинформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем, Вы, Надежда Константиновна, оказывается, нарушаете этот режим; нельзя играть жизнью Ильича» и пр.

Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое «против» Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут, да и не могло быть.

Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен «взять назад» сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем туг дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят.

И. Сталин».

(Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 199, 193).

«Ответ Сталина поразителен по прямолинейной циничности», — читаем мы у Лопухина (Болезнь… С. 29). Мне так не кажется.

7. Пример четы Лафаргов

20 ноября 1911 года Ленин выступил от имени РСДРП на похоронах Поля Лафарга. одного из пионеров научного коммунизма, и его жены Лауры, дочери Маркса. Полю к тому времени исполнилось 69, Лауре — 66 лет. Супруги держались того мнения, что в старости человек становится бесполезным для революционной борьбы, и, считая 70 лет возрастом предельным, покончили с собой. Этот случай произвел глубокое впечатление на многих деятелей рабочего движения, в том числе на Владимира Ильича.

Сохранилась следующая запись секретаря Ленина, Л. А. Фотиевой, относящаяся к концу 1922 года: «22 декабря Владимир Ильич вызвал меня в 6 часов вечера и продиктовал следующее: «Не забыть принять все меры достать и доставить… в случае, если паралич перейдет на речь, цианистый калий как меру гуманности и как подражание Лафаргам…» Он прибавил при этом: «Эта записка вне дневника. Ведь Вы понимаете? Понимаете? И я надеюсь, что Вы это исполните». Пропущенную фразу в начале не могла припомнить. В конце — я не разобрала, так как говорил очень тихо. Когда переспросила — не ответил. Велел хранить в абсолютной тайне» (Известия ЦК КПСС. 1991. № 6. С. 191).

Мысль иметь при себе яд была для Ленина не нова. Впервые он поделился ею со Сталиным под влиянием временной утраты речи и явлений паралича, 30 мая 1922 года. Тогда же Сталин передал содержание разговора М. И. Ульяновой. Не отказав Ленину в столь деликатной просьбе, Сталин постарался отвести его от ощущения безнадежности положения и — во всяком случае, до марта 1923 года — оказался прав.

С начала октября Ленин вновь с головой ушел в работу. Многим уже казалось, что в строй вернулся прежний Ильич. В этом смысле показательно наблюдение А. М. Назаретяна (в то время заведующий Бюро секретариата ЦК), который писал Орджоникидзе (27.11.22): «Дела идут хорошо. Коба держится здорово твердо… Старик (партийная кличка Ленина. — Р. К.) жив, здрав, иногда немного прихварывает. В общем, ничего. Недавно выступал в Московском Совете (последнее выступление Ленина 20 ноября 1922 года. — Р. К). Тот, вероятно, читал его речь. Триумф был необычайный. Овации длились более десяти минут. Дело было в Большом театре» (Большевистское руководство… С. 269). Но приближалась трагическая развязка — Ленин не забыл свою старую просьбу и ее повторил. Поскольку в партийных кругах было принято скрывать желание его с наступлением немощи отравиться, Хрущев имитировал разрыв Ленина со Сталиным уже после записки 5 марта 1923 года. Так тайна породила ложь. На лжи в страну в конце концов въехала контрреволюция.

В действительности история составляется не из одних броских зигзагов, она состоит в поддержании непрерывных общественных отношений — материи социальной жизни. Не перестаю удивляться тому, как под Хрущева, а потом и