В октябре Лопухин, наконец, вернулся из-за границы, и произошла очная встреча этих игроков. Лопухин потребовал разъяснения истории с Зубатовым.

Плеве был вполне к этому готов и рассказал: состоялся заговор трех лиц (Витте, Мещерский и Зубатов) с целью отстранения Плеве от должности. Зубатов взял, якобы, на себя изготовление фальшивого письма одного видного сановника к другому, в котором подвергался бы критике Плеве и объяснялась необходимость его замены на Витте. Мещерский брался вручить это письмо царю, что и решило бы успех интриги. На свою беду, Зубатов обратился за помощью при изготовлении фальшивки к Гуровичу. Последний же оказался человеком честным, все открыл Плеве, а тот – царю. Это и решило судьбы Витте и Зубатова. Скандал было решено не поднимать и уволить Зубатова якобы за Одесскую забастовку; это было по существу неверно, но вполне удовлетворило общественное мнение (заметим – удовлетворилось и большинство историков!). Почетная отставка Витте и вовсе объяснений не требовала.

Лопухин оказался в нокдауне: невероятная история, изобретенная Плеве, не оставляла ему ни одного шанса. Он не мог обвинить Плеве во лжи и потребовать расследования, потому что все было покрыто царским вердиктом – нельзя же было перед помазанником Божиим поднимать вопрос о том, почему он поверил лжи и вынес на ее основании нелепое и необоснованное решение! Кроме того, сообщение Плеве содержало одну существенную и явно правдивую деталь: называло имя предателя. Гурович же, очевидно, знал многое, и об этом в свою очередь знал и Лопухин.

В чем бы Гурович ни обвинил самого Лопухина – эти обвинения не могли многого стоить, но уже делом Плеве было бы создать для них соответствующую приправу; именно об этом Плеве и постарался позаботиться, как установил Лопухин уже после его гибели.

Что касается личной позиции самого Гуровича, то она была предельно простой: он «был болтлив, считал себя знатоком по всем социальным вопросам, но определенного мнения не имел ни по одному из них. В портфеле у него всегда было наготове несколько докладов на злободневные темы и за и против. Какого взгляда держится начальство, тот доклад и подается. Так говорили. Товарищ министра внутренних дел генерал Валь очень благоволил к нему и считал его серьезной величиной»[593]. Летом 1903 года Гурович решил выступить на стороне Плеве, а осенью, совершенно очевидно, столковался с Лопухиным. Оба раза он, казалось бы, угадывал и оказывался на стороне победителя. Но исход-то этих схваток в немалой степени зависел от активной роли самого Гуровича! Поразительно, насколько иногда судьбы важнейших событий зависят от единственной личности, причем иногда столь ничтожной, как этот, ныне всеми забытый персонаж российской истории!

Точка в истории была поставлена через девять месяцев – убийством Плеве (ровно столько времени продолжалась беременность этого террористического акта!). Несколько ближайших помощников убитого, в их числе – П.Н.Дурново и сам Лопухин, разобрали бумаги в его кабинете. Там, кроме прочего, нашлось две пачки документов, относившихся к двум лицам, пользовавшимся наибольшим вниманием Плеве: к Витте и Лопухину.

В пачке, относящейся к Витте, была копия одного его письма с критикой политики Плеве. Кроме того, были копии писем других лиц без указаний имен корреспондентов и адресатов (возможно, эти имена были названы Плеве при докладе царю 15 августа 1903 года), в которых расписывались революционные связи Витте, а также указывалось на его ненависть к царю. Эта пачка документов сопровождалась докладной Плеве с резолюцией царя о том, как тяжело разочаровываться в собственных министрах.

Пачка, относящаяся к Лопухину, содержала копии его писем к другим лицам и два его подлинных письма, не полученных адресатом – князем С.Н.Трубецким. В этих письмах предрекался приход революции и прогнозировались ее точные сроки (Лопухин позже уверял, что не ошибся – очень интересно!). Этим письмам явно не давалось никакого хода, и они дожидались своего часа[594].

Никто и никогда не проверял подлинность найденных документов (авторство своих писем Лопухин признал); да и каким образом можно установить подлинность копии письма неизвестно от кого и неизвестно к кому? Но если среди этих документов были фальшивки, то в контексте всего вышеизложенного очевиден их автор – Гурович.

Представляется невероятным, что на основании подобных писулек был уволен Витте. Но Плеве знал, что делает: суть, конечно, была не в подлинности документов, а в ненависти, которую испытывал Николай II к Витте. Плеве дал царю то, чего тот хотел, и Николай II с удовольствием проглотил наживку.

Избавиться от Лопухина Плеве было много сложнее. Он не мог его вышвырнуть как щенка, как сделал с Зубатовым. Не мог он и организовать интригу, как для увольнения Витте: не было такой ненависти царя к Лопухину, какая была к Витте. Да и нельзя дважды пользоваться одинаковым фальшивым оружием!

Но Плеве явно предпринял попытку избавиться от Лопухина, скормив ему лживую историю об увольнении Зубатова и прошантажировав угрозой, исходящей от Гуровича. Лопухин был поставлен перед альтернативой: без протеста проглотить предложенную отраву или самому подать в отставку. Возможно, на последнее рассчитывал и Плеве, но не тут-то было!

Если бы Лопухин был таким порядочным человеком, как расписывалось в дни разоблачения Азефа, то он безусловно подал бы в отставку в октябре 1903 года. Вместо этого он предпочел принять объяснения Плеве, санкционировать увольнение Зубатова и его ссылку под надзор полиции во Владимир (Зубатову при этом была положена практически нищенская пенсия), но самому сохранить пост директора Департамента.

Еще не вечер, подумал Лопухин, и оказался прав!

Так Плеве виртуозно избавился от Витте и Зубатова и, казалось бы, привел к повиновению Лопухина. Но пострадавшей оказалась еще одна сторона – вся Россия, ибо, избавившись от основных соперников, Плеве без помех мог проводить свою собственную политику. Россия получала войну с Японией, революцию 1905 года и все последующее.

Летом и осенью 1903 года Азеф неспеша брал в свои руки все эсеровское хозяйство, доставшееся ему после ареста Гершуни. Л.А.Ратаев вспоминал, что апатия не покидала Азефа с момента появления его в Париже в июне 1903 года. Азеф практически не давал полиции никакой информации, ссылаясь на необходимость упрочнения новых связей – вся эсеровская работа была дезорганизована. Однако Б.В.Савинков, бежавший в Женеву из ссылки летом 1903 года, свидетельствует, что уже тогда перед молодыми кандидатами в террористы (самим Савинковым, Е.С.Созоновым, А.Д.Покотиловым и другими) Азеф поставил задачу убийства Плеве.

Сам Азеф был занят технической подготовкой, прежде всего – организацией изготовления динамита. Непререкаемый авторитет Азефа, лично не участвовавшего в исполнении террористических актов, среди людей, непосредственно рисковавших собственными жизнями, опирался, в частности, на то, что никто из них не имел ни малейших сомнений в огромном личном мужестве Азефа. Последний сам, первым в этом поколении террористов, освоил действительно опасную технологию изготовления динамита, и уже позже обучил этой работе «техников» боевых групп. Многократно, со всем присущим ему хладнокровием, он демонстрировал технику обращения с опаснейшей взрывчаткой, ошибки в которой принесли увечья и смерть не одному террористу.