Магус не успел ни отстраниться, ни подставить под удар руку. Парализующий эффект оказался мгновенным: глаза феникса закатились, он рухнул на пол. Арбалетчики дрогнули, и ненадолго в пиршественном зале Ласточкиного гнезда воцарилось смятение — всего лишь на несколько мгновений, но и этого Умберто хватило, чтобы одним прыжком перемахнуть через стол, опрокинуть его на бок, а потом рвануть Вейри Краффтера за руку и повалить на пол вместе с дочерью, которую лорд-искусник по-прежнему обнимал. Тотчас же два арбалетных болта стукнулись о столешницу, но пробить её не сумели. Мирре Торн уставился на моряка, будто на умалишенного, а кто-кто из его воинов даже насмешливо фыркнул.

Никто из них не заметил, что Крейн, которому после удара парализующей плети полагалось бы лежать без движения несколько часов, пошевелился.

Вейри Краффтер, должно быть, понял по лицу Умберто, что тот вовсе не сошел с ума и знает, что делает, поэтому не стал сопротивляться, а последовал примеру моряка и спрятался за перевернутым столом, прикрывая собой Марлин. Случившееся вслед за этим они втроем не увидели, а услышали — к счастью, потому что человеческие глаза не смогли бы вынести появление истинного Феникса во всем блеске.

Сначала раздалось громкое шипение.

Потом кто-то успел вскрикнуть…

Ослепительная вспышка была видна даже сквозь плотно зажмуренные веки, а потом Умберто почувствовал, как над ним прокатилась плотная жаркая волна — она обожгла руки и спину, опалила волосы, но оставила его в живых, пощадила. «Лучше бы я сгорел!» — промелькнула тусклая мысль. Он лежал, уткнувшись лицом в каменные плиты пола, и почти не дышал, потому что воздух стал тяжелым, наполнился отвратительной вонью. Так продолжалось целую вечность.

Вокруг стояла давящая, невыносимая тишина…

— Всё, — неузнаваемым голосом произнес Кристобаль Крейн. — Теперь всё.

Умберто медленно поднялся, огляделся по сторонам. Он не увидел ничего неожиданного: в зале остались лишь четверо живых, из которых двое были обязаны жизнью ему самому. Все остальные — и полубезумный Тори Краффтер, и обходительный Мирре Торн, и безликие солдаты Его Величества, — заживо сгорели в одно мгновение и вряд ли поняли, что с ними произошло. О том, кто где стоял, напоминали лишь пятна жирной сажи на полу и стенах. Моряк глубоко вздохнул и закашлялся — воздух был наполнен невесомым летучим пеплом.

— Заступница, пощади нас… — пролепетала у него за спиной Марлин Краффтер.

Феникс стоял на том же месте — голова низко опущена, руки безвольно повисли вдоль тела. С виду в нем не было ничего необычного — только багровел на шее рубец от удара плеткой, — но Умберто чувствовал, что обратное превращение ещё не завершилось, и приближаться к капитану сейчас не следует.

— Фейра, — прошептал лорд-искусник, самому себе не веря, и теперь моряк обернулся, чтобы увидеть лица спасенных им магусов. Они оба глядели на феникса, и по лицу Марлин ручьями текли слезы, прочерчивая дорожки сквозь пепел и сажу, а в глазах Вейри как будто отражались сполохи отгоревшего пламени.

— Фейра? Я брежу, должно быть… Откуда ты взялся?

— Восстал из пепла! — Крейн вскинул голову, и Умберто невольно вздрогнул: лицо капитана изменилось, похудело, а в разноцветных глазах поселились огоньки — так бывало и раньше, но теперь они и не думали гаснуть, а горели ровно и яростно.

— Заступница… — Краффтер крепче прижал к себе дочь, как будто желая защитить её от пронзительного взгляда своего пламенного собрата. — Как я виноват перед тобой! Прости, прости меня… если бы я только знал…

Усмешка феникса была полна горечи; Умберто ощутил внезапный озноб, когда понял, что она адресована не только Краффтерам, но и ему — предателю, из-за которого погибло столько людей. «Я не виноват! — хотел бы он сказать, но голос пропал. — Я же не хотел этого делать, меня просто использовали!»

Слов не было. Слова сгорели.

— Я вижу… — прошептала Марлин Краффтер, и её отец невольно обернулся, но от Дымки не осталось даже костей. — Я вижу… — повторила девушка, и если бы здесь оказались Эсме, Эстрелла или хотя бы Кузнечик, они напомнили бы Марлин о целителе, который обменял собственную жизнь на её глаза… глаза, которые были незрячими до тех пор, пока белая кошка не отправилась в мир иной, спасая хозяйку.

Но Эсме была далеко. Умберто чувствовал, что расстояние между ними увеличивается, и это могло значить лишь одно: её увозил фрегат. Какой, куда — всё это только предстояло выяснить в будущем.

Если, конечно, у него есть будущее…

— Наш договор остается в силе, — произнес Феникс всё тем же странным голосом, не похожим на прежний. — Вы получите помощь от Лайры, как только я сумею передать ему сообщение. Пока что готовьтесь к войне… благо, теперь вы точно знаете, с кем придется иметь дело.

Краффтер смотрел на своего удивительного союзника и как будто не слушал его.

— Я знал твоего отца, — проговорил он невпопад. — Я должен был заметить, что вы очень похожи.

Феникс взмахнул когтистой лапой.

— Это было давно… Воспоминания легки и невесомы, как пепел, да к тому же не всякий, кто обладает зрением, на самом деле умеет им пользоваться — ведь надо ещё и знать, куда и когда смотреть. А сейчас я ухожу, и даже не буду просить прощения за то, что сделаю с вашим домом и городом…

…Феникс сделал с Ласточкиным гнездом примерно то же самое, что и с тюрьмой, из которой когда-то вызволил Умберто. Помощник шел следом за своим капитаном — следом за огненным вихрем, который разбивал стены, словно они были из карамели, и превращал камни в податливый воск.

Он был похож на звезду, сошедшую с небес.

Умберто всё шел и шел, лелея надежду, что очередная взлетевшая на воздух каменная плита опустится в точности на его голову. Он мог бы уйти, убежать, спрятаться — Крейн не стал бы искать матроса, поддавшегося малодушию, — но желание спастись пропало, сгорело. Ворохом разбросанных карт легли на опаленную землю пустые надежды: быть может, магус и не вспомнил о том, что в Лейстесе только ему одному понадобилась помощь целителя? А вдруг он не поверил Мирре Торну или просто забыл обо всем, что было сказано?..

Умберто шел на казнь, то и дело спотыкаясь, обжигая ступни о не застывшую до конца лаву. Пахло гарью, и дым становился всё гуще, но молодой моряк ничего не видел и не чувствовал. Перед ним проплывали образы недавнего прошлого, чужие воспоминания: жестокая битва на борту «Невесты ветра», череда смертей, и под конец — Хаген, лежащий на палубе в луже собственной крови… Джа-Джинни сражается один против шестерых противников и — удивительное дело! — готов вот-вот отправить их всех к Великому шторму, но как раз в этот миг сверху на него падает сеть…

И Эсме, Эсме, Эсме — далеко, одна среди врагов, совершенно беспомощная.

Когда они добрались до обезлюдевшей пристани, «Невесты ветра» у причала не оказалось, и Умберто ничуть этому не удивился — он же видел смерть Хагена, а это означало, что их корабль захватили и отправили в Аламеду под присмотром оставшихся двух черных фрегатов и неизвестного количества обычных кораблей, лишь игравших роли мирных торговцев в не менее мирном порту. «Мы остались без „Невесты“, Кристобаль!» — по старой привычке проговорил Умберто мысленно, совсем не ожидая, что Крейн обернется… но он обернулся.