Но что-то заставляет меня все-таки убрать его в карман. Нужно возвращаться к призракам, к своей работе. Однако я встревожен и хочу побыть один. В раздумьях я бреду по лесу и наконец останавливаюсь у источника неподалеку от пепелища домика Шэвы. Я сажусь у ствола большого дерева и просто смотрю на воду. Из глубин памяти передо мной встает образ.

«Вскоре ты узнаешь цену своей клятвы, брат мой. Надеюсь, ты не думаешь обо мне слишком плохо».

Не это ли чувство тревожит меня? Гнев на Шэву?

Это не гнев, дитя, – ласково говорит Маут. – Ты просто ощущаешь свою смертность. Но ты более не смертен. Ты будешь жить столько, сколько продлится твоя служба.

– Нет, это не смертность, – возражаю я. – Хотя это и очень смертное чувство.

Это печаль?

– Да, своего рода печаль, – соглашаюсь я. – Она называется одиночеством.

Повисает долгое молчание. Маут молчит так долго, что я даже думаю, что он меня оставил. А потом я чувствую, что земля подо мной двигается. Это корни дерева – они поднимаются из земли наружу, оплетая меня так, что получается удобное сиденье. Вокруг вьются зеленые лозы, на них распускаются огромные цветы.

Ты не одинок, Бану аль-Маут. Я ведь здесь. С тобой.

Ко мне приближается призрак женщины, встревоженный и нетерпеливый. Я хорошо знаю ее – это Истаявшая. Она ищет, постоянно ищет.

– Здравствуй, Младший, – руки ее скользят по моему лицу. – Ты не видел мою любимую малышку?

– Не видел, – отвечаю я, но хочу уделить ей больше внимания, утешить ее. – Но я обязательно поищу. Как ее зовут?

– Ее зовут Любимая малышка.

Я киваю, совершенно не чувствуя раздражения, которое она раньше у меня вызывала.

– Любимая малышка, – повторяю я. – А как твое имя?

– Мое имя, – шепчет она. – Мое имя? Малышка называла меня мамой. Но у меня было и другое имя. – Я чувствую ее тревогу и хочу успокоить. Пытаюсь проникнуть в ее воспоминания, но не могу. Она окружила свою память крепкой стеной. Когда Истаявшая склоняет голову, ее профиль вызывает у меня очень глубокое, сильное чувство. Кого-то она мне невероятно напоминает… кого-то, кого я знал всегда.

– Каринна, – она присаживается рядом со мной. – Так меня звали. Прежде чем стать мамой, я была Каринной.

Каринна. Я узнаю это имя, хотя не сразу понимаю, откуда оно мне знакомо. Каринной звали мою бабушку. Жену Квина.

Но этого не может быть…

Я открываю рот, чтобы задать ей другие вопросы, но тут она резко поворачивает голову, как будто что-то услышав. Истаявшая мгновенно взвивается в воздух, исчезая среди деревьев. Что-то испугало ее.

Я прикасаюсь мыслью к границе, проверяя ее на прочность. Но стена крепка. Возле нее нет призраков.

А потом я чувствую, что произошло. Второй раз за день кто-то вошел сюда из внешнего мира. Но на этот раз в Земли Ожидания явился не чужак.

Кто-то возвращается домой.

В глубоком сумраке Земель Ожидания призраки тихо поют песнь своей печали вместо того, чтобы завывать от боли. Духи спокойны. Бану аль-Маут наконец по-настоящему узнал, что такое – быть Избранником Смерти.

За моей спиной встают тени. Их четырнадцать. Я знаю их и ненавижу, потому что они – источник всех моих скорбей.

Пророки.

Слышат ли они до сих пор крики детей-джиннов, которых убивали холодным железом и летним дождем? Помнят ли они, как мой народ молил о милосердии, когда они запечатывали снаружи их тюрьму в роще?

– Вам не остановить меня, – говорю я Пророкам. – Мое отмщение близится. Оно предначертано.

– Мы здесь, чтобы стать свидетелями, – отзывается Каин. Он – лишь слабая тень одержимого властью короля книжников, каким тот был тысячу лет назад. Странно думать, что это иссохшее создание – тот же самый человек, который предал джиннов, обещая им мир. – Те, кто разжег пожар, должны сами сгореть в нем, – говорит он.

– А что станет с вами, когда вся магия, которую вы украли у моего народа, снова вернется к джиннам? – спрашиваю я Пророков. – Магия, которая поддерживала жизнь в ваших высохших телах все эти годы?

– Мы умрем.

– Вы хотите смерти. Бессмертие оказалось куда более болезненным и тяжким, чем вы ожидали, верно, змеиные отродья? – Я делаю из своей магии толстую цепь и набрасываю ее на Пророков, подтягивая их к себе. Они не сопротивляются. Они не могут сопротивляться – я у себя дома, и среди деревьев, где я был рожден, моя магия достигает наивысшей силы. – Больше не нужно бояться, Ваше Величество, вы наконец умрете. Вашей боли придет конец. Но сначала вы будете смотреть, как я разрушу все, что вы надеялись сохранить. Увидите, к чему привела ваша алчность и злоба.

Каин только улыбается. Это тень его былого высокомерия.

– Джинны будут освобождены, – говорит он. – Равновесие между мирами восстановится. Но люди уже знают, что делать с такими, как ты, Князь Тьмы. Они неминуемо повергнут вас вновь.

– Несчастный глупец, – я хватаю его за грудки. Он пытается воспользоваться своей магией, чтобы освободиться. Воздух между нами звенит и мерцает, и я без труда преодолеваю его сопротивление. Так же легко, как человек согнал бы севшего ему на руку комара.

– Взгляни мне в глаза, ты, жалкий обломок человека, – шепчу я ему. – Узри в моих глазах самые темные моменты своей жизни. Ты увидишь и то, что я собираюсь сделать с твоим миром.

Каин смотрит мне в глаза и каменеет. Он видит горы трупов, завалившие целые поля. Видит города и деревни в огне. Они сровнялись с землей, и само имя этого народа забыто. Его сородичи, его драгоценные книжники уничтожены моими братьями. А мореходы, кочевники и меченосцы стонут от кровавой тирании Керис Витурии.

А его герои, разожженные им факелы надежды – Лайя из Серры, Элен Аквилла, Элиас Витуриус – я гашу эти факелы. Потому что я забрал душу Кровавого Сорокопута, а Земли Ожидания забрали человечность Ловца Душ. Потому что последним ударом я сокрушу сердце Лайи.

Пророк отшатывается от кошмарных видений. Но я не отпускаю его.

– До сих пор ты оставался высокомерным, – говорю я. – Ты думал, был уверен, что знаешь лучшие пути. Твои пророчества указали тебе путь освобождения джиннов, который бы и тебя сделал свободным, и притом защитил человечество. Но ты никогда не понимал сущности магии. Ее главное свойство – это изменчивость. Твои видения о будущем могли бы стать реальностью только в том случае, если бы их направляла твердая рука и железная воля. В любом другом случае они истают прежде, чем успеют пустить корни.

Я разворачиваюсь к роще джиннов и на цепи тащу упирающихся Пророков за собой. Они пытаются защищаться с помощью краденой магии, мечтая спастись – ведь теперь они знают, что грядет. Моя цепь магии только сильнее захлестывает их. В конце концов, скоро они навсегда освободятся.