– Ладно. Я не виноват, что так получилось. Но, братцы, нужно же провести что-нибудь полезное! От ананаса после всего останется только зелёный хохолок. Я предлагаю вручить его завтра тому, кто первый решит контрольную по арифметике! Во!

– Ура!! – закричали ребята.

Только Женя приуныл.

Мы и не заметили, как зазвенел звонок и начался другой урок. У нас должен был быть французский. Но Нелли Петровна почему-то не приходила.

Петька поставил на парту глубокую тарелку и протянул мне колбасный нож.

– Режь!

Коля – наш лучший арифметик и будущий обладатель зелёного хохолка – ехидно спросил у Жени:

– В классе двадцать шесть человек. За партами сидят по двое. На сколько частей нужно разделить ананас?

– Поровну, конечно… На двадцать шесть! – не задумываясь, ответил Женя.

Все засмеялись. Петьке не терпелось:

– Дели на тринадцать. Потом сами разделят на глаз или линейкой.

Коля циркулем наметил на ананасе дырочки. Все на цыпочках подошли к моей парте. Сначала я ножом срезал зелёный хохолок.

– Ой, кактус! – изумилась Людка.

– Можете сразу отдать его мне, – сказал Коля.

– Ничего не сразу мне! – возмутился Петька. – Американский Томас тоже хвалился, как ты, а Брумель его взял и перепрыгнул!

– Точно! – сказали ребята.

Вдруг за дверью послышались шаги. Ребята разбежались. Я спрятал ананас.

В класс неожиданно вошёл Гарик. Он подозрительно посмотрел на нас и злобно сказал:

– Так и знал, что без меня съели… Ла-адно!

– Почему прогулял два урока? – спросила староста Лёлька.

– Я болел сначала… вот записка… Сожрали… Отдавайте деньги… – заныл Гарик.

Надо было отдать ему деньги обратно и оставить без ананаса за такие слова… Ребята снова нетерпеливо обступили меня.

Тогда я воткнул нож в ананас сверху вниз, и по нему на тарелку заструился светлый сок. И в классе сразу запахло так прекрасно и непонятно, что все мы с минуту молчали и, расширив ноздри, поглядывали друг на друга.

Я сделал ещё два глубоких надреза, и первые две дольки отвалились от ананаса на край тарелки, как будто он раскрывал лепестки. И староста Лёлька дала их Жене и Людке. Я резал и резал ананас, а он внутри переливался соком, как кристалл светом, и кожура его крепко-крепко держалась за сочную мякоть.

Ребята брали свои дольки, и дольки плыли по классу кожурой книзу, как маленькие пироги туземцев, доверху нагруженные самым сладким на свете товаром.

Наконец на тарелке осталась только моя и Петькина долька. Мы разделили её и незаметно для себя съели. Почти все ребята съели тоже. А Людка смотрела на свою дольку, смотрела, пока Игорь не толкнул нечаянно пузырёк с чернилами. Они залили Людкину дольку. Людка захлопала ресницами и, конечно, разревелась.

У меня прямо сердце перевернулось, я сказал:

– Давайте, кто ещё не доел, по кусочку в Людкин фонд… Мне сок полагается за то, что резал… Пусть она пьёт…

Петька недовольно облизнулся: он надеялся, что я поделюсь с ним соком.

Все, недоевшие свои дольки, ни слова не говоря, поделились с Людкой. Только Гарик заворчал на меня:

– Сам небось успел съесть…

Я посмотрел из окна на уличные часы и удивился: после переменки прошло всего двадцать минут.

В этот момент в класс вошёл Матвей Иванович.

– Садитесь, – сказал он. – Нелли Петровна заболела. Займёмся повторением Южной Америки. Флора и фауна Кубы.

Матвей Иванович как-то незаметно повёл носом и наморщил лоб. В классе всё ещё прекрасно пахло ананасом.

Потом он спросил:

– Что у вас тут происходило? Честно.

Тогда Людка сказала:

– Мы вчера решили… Ну, в общем, для закрепления материала по Южной Америке съесть ананас. И съели. Вот только кожура осталась. Мы, как туземки, сделаем из неё бусы и браслеты.

Матвей Иванович посмотрел на кожуру, его обычно строгое лицо подобрело; он кашлянул и тихо прочитал наизусть:

…Это – Блок.

А я понюхал нож и вздохнул: уж очень он был вкусным – этот ананас из далёкой страны.

В нашей деревне раньше всех петухов просыпается петух моей бабушки. Он долго, как горнист, тянет первое «кукареку!»

Соседский петух Гусар сразу же начинает злобно квохтать. Потом он тоже кукарекает, но как-то сипло и скрипуче, словно спросонья откашливается. Бабушкин петух побеждает Гусара в пении, но проигрывает ему в боях и к концу лета теряет больше половины перьев.

Бабушка однажды сказала:

– Не горюй, Петенька, не горюй. Ведь ты – артист, а Гусар – хулиган.

…Я сидел на крыльце, цедил из крынки молоко и смотрел, как Петенька и Гусар готовятся к бою.

Они неподвижно стояли друг против друга, вытянув нахохленные шеи. Кончики их клювов едва заметно то опускались, то поднимались, как носики весов в сельпо. Я смотрел на петухов, а Мишка и Борька почему-то всё не шли и не шли. Мы ещё вечером договорились пойти на зорьке по грибы.

Увидев, что с Мишкой и Борькой идёт Зойка, я задохнулся от злости и бросил в петухов брикетом торфа.

Эта Зойка лучше всех играла в «чижика» и на днях маяла меня почти целый час.

Я обиженно заявил Мишке и Борьке, когда они подошли поближе:

– Договорились вчера?.. Договорились! И гоните её! Или я, или она!

– Пошли, Зойка! – сказал Мишка.

Я тут же перестал считать его самым справедливым человеком в деревне.

Зойка, грустно стоявшая поодаль, виновато на меня посмотрела. А Борька, который был очень жадным, наверно, подумал: «Без тебя мне больше грибов достанется…» – и тоже сказал:

– Пошли, Зойка!

Это меня ошарашило, но я, сам того не замечая, поплёлся следом за ребятами.

На краю оврага, за которым начинался большой лес, Мишка обернулся и, увидев меня, что-то сказал Борьке и Зойке. Они присели на пенёчки, глядя в мою сторону. Когда я подошел, Мишка сказал:

– Мы тут соревнование устроили. Первая премия тому, кто больше всех соберёт, а вторая – за самый красивый гриб. Будешь?

Я не хотел разговаривать. Я только дышал от злости часто и жарко, как дракон из киносказки, а потом крикнул:

– Из-за вас забыл жратву и лукошко!