Со временем они подошли к плоскому камню, выходившему на поверхность у обрыва. Инман смахнул с него снег, и они сели на него, скрестив ноги, лицом друг к другу, колени к коленям, натянув подстилку, которая была у Инмана в мешке сверху, так, что она касалась их макушек. Свет, проходивший через ткань, был коричневым и темным. Инман доставал грецкие орехи из мешка и, положив на камень, разбивал их ударом кулака; они вынимали мякоть из скорлупы и ели. Потом он положил руки на плечи Ады, наклонился и коснулся лбом ее лба. Только звук падающего на ткань снега нарушал тишину, но спустя некоторое время Ада заговорила.

Ей хотелось рассказать, как она стала такой, какой была сейчас. Теперь они оба стали совсем другими. Он должен знать это. Она рассказала о смерти Монро, о том, как она увидела его мокрое лицо, усыпанное листиками кизила. Она рассказала Инману о своем решении не возвращаться в Чарльстон, о том лете, которое провела одна, а потом все о Руби. О погоде, животных и растениях и обо всем, что она начала понимать. Все в природе имеет определенную форму. Можно построить свою жизнь, наблюдая за природой. Не выразить словами, как она скучает по Монро. Ада рассказала много хорошего о нем, но сказала и другое: он старался оставить ее ребенком, и ему в большей степени это удалось, поскольку она почти не противилась его воле.

— И кое-что тебе необходимо знать о Руби, — добавила Ада. — Что бы ни произошло между нами, я хочу, чтобы она оставалась в лощине Блэка столько, сколько захочет. Если она никогда не покинет ее, я буду только рада, а если покинет, я буду горевать.

— Вопрос в том, сможет ли она терпеть меня рядом с тобой, — сказал Инман.

— Думаю, сможет. Если ты поймешь, что она не служанка и не наемная работница. Она моя подруга. Она не терпит приказов и ни за кем не выносит ночной горшок.

Они продолжили охоту, пройдя вниз по холму в сырую болотистую низину, где стоял сильный запах галакса в тех местах, где он рос, и спускаясь все ниже через разбросанные заросли переплетенного лавра к узкому ручью. Они обходили поваленные ветром тсуги, во всю длину растянувшиеся на земле. Круглые пластины земли на корнях торчали, словно фронтоны, и зажатые в корнях камни, размером больше бочонка из-под виски, оказались подняты на много футов над землей. В низине, под тополем, таким огромным, что его ствол едва могли обхватить, взявшись за руки, пять человек, Ада обнаружила заросли желтокорня; их можно было распознать по засохшим листьям там, где они пробивались через тонкий слой снега.

— Руби нужен желтокорень для отца, — сказала Ада.

Она встала на колени и стала выкапывать растения руками. Инман стоял и наблюдал за ней. Сцена была незамысловатой. Просто женщина копает землю, высокий человек стоит в ожидании и смотрит на нее. Такое могло случиться в любом месте и в любое время. Только по их одежде можно было определить эпоху, в которой это происходило. Ада, отряхнув землю с бледных корней, положила их в карман. Поднявшись с колен, она вдруг натолкнулась взглядом на стрелу в стволе тополя. Вначале Ада приняла ее за сломанную ветку, так как от стрелы осталась только средняя часть без оперения. Древко почти сгнило, но все еще держалось у наконечника, плотно привязанного к нему сухожилием. Серый кремниевый наконечник, гладко обточенный. Такой совершенный в своей симметричной форме, какой только может быть вещь, сделанная руками человека. Он вошел почти на дюйм в дерево, древесина которого, обрастая вокруг него, имела заметный рубец. Но остаток наконечника торчал наружу, так что было видно, какой он широкий и длинный. Не то что на маленькой стреле для охоты на птиц. Ада показала пальцем на остаток стрелы, чтобы привлечь внимание Инмана.

— Стрела для охоты на оленя, — сказал Инман. — Или на человека.

Он смочил языком кончик большого пальца и провел им по торчащему снаружи заостренному краю наконечника, как обычно проверяют, хорошо ли заточен карманный нож.

— Им еще можно порезаться, — сказал он.

Во время работы в поле Ада и Руби обнаружили в земле несколько наконечников от стрел на птиц и кремниевых скребков, но эта стрела казалась Аде какой-то другой, словно бы живой из-за того, что она торчала из ствола дерева в лесу. Ада отступила назад и посмотрела на нее издали. В конечном счете это была такая маленькая вещица. Выстрел, сделанный сотни лет назад и не попавший в цель. Может быть, больше. Очень давно. Или не так давно, смотря как вести отсчет Она шагнула к дереву, положила палец на кончик древка и покачала его — сидит крепко.

Можно было бы прикрепить эту стрелу к картону и вставить в рамку, как реликвию, кусочек другого мира; Ада любила иногда делать такие экспонаты. Она воспринимала стрелу как объект, уже числящийся среди других найденных ею вещей.

Но Инман видел ее совсем иначе. Он сказал:

— Кто-то остался голодным, — затем подумал: «Из-за чего случился промах? Не хватило мастерства? Из-за волнения? Стрелу снесло ветром? Плохо было видно?» — Нужно запомнить это место, — произнес он вслух.

И Инман продолжил свою мысль: они снова придут сюда в конце своей жизни, чтобы проверить, насколько прогнило древко стрелы, много ли зеленой древесины тополя наросло вокруг наконечника. Он обрисовал будущую сцену: они с Адой, согбенные и седые, приведут детей к этому дереву; это произойдет в механическом мире будущего, основные черты которого он даже не мог вообразить. К тому времени древка уже не будет, оно отпадет. А тополь будет стоять все такой же крепкий, разросшийся настолько, что полностью поглотит кремень. Ничего не останется от этой стрелы, кроме круглого рубца в коре.

Инман не представлял, чьи это будут дети, но они будут восторженно наблюдать, как два старика разрезают мягкую кору тополя, выковыривают свежую древесину, и затем вдруг перед ними появится, словно по волшебству, кремниевый наконечник. Маленькое произведение искусства, созданное с чистыми намерениями — вот как Инман охарактеризовал его. И хотя Ада не совсем представляла такое отдаленное время, она мысленно видела удивление на детских лицах.

— Индейцы, — сказала она, подхватив рассказ Инмана. — Старики просто скажут детям: «Индейцы».

Инман и Ада вернулись в деревню без добычи. Они принесли с прогулки только желтокорень и хворост. Они тащили за собой большие ветки от каштана и поменьше от кедра, которые оставляли на снегу извилистые линии. Руби была в хижине, она сидела рядом со Стобродом. Тот очнулся и, кажется, узнал Руби и Аду, но испугался, увидев Инмана.

— Кто этот большой темный человек? — спросил он.

Инман прошел к его постели и присел на корточки, наклонившись над Стобродом. Он сказал:

— Я давал тебе воды. Не бойся меня. Стоброд пробормотал:

— Ладно.

Руби смочила тряпку и протерла его лицо, а он сопротивлялся, как ребенок. Она измельчила желтокорень и затолкала кашицу в рану, а другую часть заварила и сделала питье. Выпив его, Стоброд тут же заснул.

Ада взглянула на Инмана. У него было такое усталое лицо. Она сказала:

— Я считаю, что ты тоже должен поспать.