— Трибун, — начал он, словно почувствовав что-то неладное.

— Да?

— С вами все...

— Молчи! — рявкнул король, и Карьян, вздрогнув, умолк. — Вы двое! — продолжал Байран. — Держите его.

Двое в рясах схватили Карьяна за руки. Достав из ножен свой кинжал, король протянул его мне рукояткой вперед.

— Дамастес, — ласково произнес азаз, и впервые я увидел в его глазах восторженный блеск. — Возьми нож.

Я послушно подчинился.

— Убей этого человека.

Карьян широко раскрыл глаза от изумления. Я осторожно занес кинжал, и мой верный слуга беззвучно открыл рот. Я погрузил кинжал ему в грудь, направляя лезвие вниз, чтобы пронзить сердце. Кровь потекла по рукоятке, мне на пальцы.

Карьян, мой слуга, мой верный друг, спасший меня на поле битвы не один десяток раз, захрипел. Его взор затуманился, колени подогнулись. Люди в рясах отпустили его, и он рухнул на пол.

— Отдай королю кинжал, — приказал азаз, и я повиновался.

Опустившись на колени, король Байран вытер лезвие о рубаху Карьяна и убрал кинжал в ножны.

— Приказывай ему, — сказал он, и в его голосе прозвучала страсть.

— Дамастес, ты меня слышишь?

— Слышу.

— Ты будешь мне повиноваться?

— Буду.

— Тебя отпустят на свободу. Тебя и всех остальных нумантийцев. Вам дадут возможность беспрепятственно добраться до Пенды. Там находится ваша армия, там находится император. Ты попросишь его о встрече с глазу на глаз.

Когда вы останетесь вдвоем, ты его убьешь.

Два дня спустя все оставшиеся в живых нумантийцы покинули «Октагон» и направились к позициям нумантийских войск под Пендой, где должен был состояться обмен пленными. Путешествие совсем не запечатлелось у меня в памяти. Кажется, было холодно и сыро, но мне было все равно. Нас сопровождали солдаты того же самого 3-го королевского Таэзлийского Кавалерийского полка, так как их форма показалась мне знакомой.

Я был крошечным Дамастесом, плавающим в околоплодном море большого Дамастеса, сотворенного азазом и королем Байраном. Я мог смотреть, слушать, действовать до тех пор, пока мысли о стоящей передо мной задаче не поднимались на поверхность.

Свальбард поинтересовался, что произошло с Карьяном. Не помню, что я ему ответил. Великан как-то странно посмотрел на меня и спросил, в чем дело. Мне — настоящему мне — удалось довольно резко ответить, что все в порядке, и отправить Свальбарда заниматься своими делами. Вскинув сжатый кулак к плечу, великан удалился. Когда он ушел, я ощутил, что другой, фальшивый Дамастес в ярости. Мне стало ясно, что я только что спас Свальбарду жизнь, ибо, если бы он настаивал, ему пришлось бы умереть. Ни секунды не колеблясь, я бы убил своего второго друга, как убил Карьяна.

Это мгновение вселило в меня, в настоящего меня, искорку надежды. Власть другого Дамастеса надо мной не была полной. Я вспоминал пузырьки, поднимавшиеся в дрожжевом тесте, которое готовила кухарка у нас дома. Только о таких мелочах мне и позволялось думать. Если эти мысли всплывут на поверхность и лопнут, другой Дамастес, Дамастес-убийца, поймет, что я не всецело подчиняюсь ему, и постарается загнать меня еще глубже, до тех пор, пока я не утону и не перестану существовать. И тогда гибель императора станет неизбежной.

По мере того как мы день за днем продвигались на север, у меня в голове складывались вместе крохотные обрывки мыслей, которые я тщательно скрывал от другого Дамастеса. На самом деле это были даже не мысли, а отчаянная надежда, скорее всего совершенно призрачная. Но я цеплялся за нее, цеплялся изо всех сил, не давая заметить эти «пузырьки» другому Дамастесу, в чьем теле плавал. Тот Дамастес ел, спал, отдавал необходимые приказания, но на самом деле тоже находился в каком-то оцепенении и должен был очнуться, лишь представ перед императором.

Я машинально отмечал, что вокруг нас постоянно были солдаты — новобранцы, бывалые вояки, и все они направлялись на север, к местам боев. Другое сохранившееся у меня воспоминание — мирные майсирцы, движущиеся против этого потока людей в военной форме, на юг, в глубину Майсира, как можно дальше от войны, как можно дальше от солдат. Они ехали в набитых битком повозках и шли пешком, таща на себе свои самые ценные пожитки, надеясь найти тихую гавань.

Скоро должен был наступить Сезон Бурь, и этих согнанных с насиженных мест бедняков хлестал холодный дождь со снегом, рвал пронизывающий ветер. Повсюду вдоль дороги, по которой мы двигались, валялись распростертые тела, присыпанные милосердной порошей.

Мне не было холодно, не было сыро; я ощущал себя младенцем, который вот-вот должен родиться, но не хочет появляться в этот жестокий мир. Но мне было суждено родиться, для того чтобы сразу же умереть, ибо как только я убью императора, со мной самим тотчас же безжалостно расправятся.

"Ну и что? — равнодушно думал я. — Жизнь превратилась в непосильное бремя. Я потерял все — любимых женщин, государя, уважение, друга, а теперь смертельная угроза нависла над моей честью, ибо кто поверит, что я совершу тягчайший грех и убью отца нации, находясь под заклятием? Все будут перешептываться, что коварный майсирский король подкупил Дамастеса, заставив его убить своего лучшего друга и повелителя. Возможно, когда я вернусь на Колесо, мне будет дарована небольшая передышка, прежде чем Сайонджи воздаст по заслугам чудовищу, цареубийце и предателю — а в этом я не сомневался — и вернет меня на землю в виде какой-нибудь жуткой формы жизни искупать свои страшные грехи.

Я все еще был в достаточной степени жив, чтобы ощутить приближение к Пенде, к местам боев. Почувствовав кровь, острый запах опасности, я расшевелился и немного очнулся. Другой Дамастес, поняв это, силой запихнул меня назад. Я сделал вид, будто подчиняюсь, и укутался в покрывало бесчувственности. Потом мы добрались до передовой — кругом грязно-серый снег, груды трупов, изувеченные деревья, разрушенные строения.

Начались переговоры о том, чтобы позволить нам пройти в Пенду. Мне не было до этого никакого дела. Другой Дамастес притворялся, изображая радость. Как только обмен пленными был осуществлен, он обратился к руководителю этой процедуры, моему другу трибуну Линергесу, и сказал, что у него очень важное срочное сообщение лично для императора.

— Твои желания совпадают с полученными мной приказаниями, — улыбнулся Линергес, — ибо император повелел, чтобы тебя без промедления доставили к нему.

Другой Дамастес сделал вид, будто обрадован, и мы прошли мимо мест боев, мимо позиций наших войск, по улицам разоренной Пенды, в самое сердце города, во дворец наместника, где разместил свою штаб-квартиру император.

Я был без оружия, но какое это имело значение? Такого щуплого человека, как Тенедос, я и голыми руками мог убить сотней различных способов, прежде чем мне успели бы помешать.