— Я ничем не могу тебе помочь, — бормочет он и уезжает, не позволяя себе даже оглянуться назад.

Пейдж

Спускаясь к завтраку, я несу на плече сумку с вещами.

— Я хочу поблагодарить вас за гостеприимство, — натянуто говорю я, — но я, пожалуй, уеду.

Астрид с Робертом смотрят друг на друга.

— Куда ты поедешь? — спрашивает Астрид.

Я ожидала этого вопроса, тем не менее он приводит меня в замешательство.

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Скорее всего, вернусь к маме.

— Пейдж, — мягко говорит Астрид, — если Николас захочет с тобой развестись, он найдет тебя и в Северной Каролине.

Я молчу. Астрид подходит и заключает меня в объятия. Она стоит, обняв меня, хотя я не обнимаю ее в ответ. Меня удивляет, какая она худенькая и хрупкая.

— Я могу тебя уговорить? — спрашивает она.

— Нет, не можешь, — шепчу я.

Она отстраняется, но не отпускает меня.

— Ты никуда не поедешь, пока не поешь, — говорит она. — Имельда!

Она выходит, оставив меня наедине с Робертом. Из всех людей в этом доме именно в его присутствии я испытываю наибольшую неловкость. Я не могу сказать, что он был груб или недоброжелателен. Он предоставил свой дом в мое распоряжение и каждый раз, когда я спускаюсь к ужину, из кожи вон лезет, чтобы сделать комплимент относительно моей внешности. Проблема, видимо, во мне, а не в нем. Наверное, я не умею прощать. Во всяком случае, так быстро.

Роберт складывает утреннюю газету и жестом приглашает меня присесть рядом.

— Как звали лошадь, у которой были колики? — ни с того ни с сего спрашивает он.

— Донегол, — отвечаю я, разглаживая салфетку на коленях. — Но с ним уже все хорошо. По крайней мере, было хорошо, когда я уезжала.

— М-м-м… — кивает Роберт. — Просто невероятно, как быстро они выздоравливают.

Я приподнимаю брови. Мне становится ясно, куда он клонит.

— Иногда они умирают, — напоминаю я ему.

— Ну да, конечно, — соглашается Роберт, намазывая булочку плавленым сыром. — Но самые крепкие всегда выздоравливают.

— Хочется на это надеяться, — говорю я.

— Вот именно! — восклицает Роберт и для большей убедительности тычет в меня булочкой.

Внезапно он протягивает через стол свободную руку и накрывает мои пальцы ладонью. Его прохладная и крепкая рука напоминает мне прикосновение Николаса.

— Ты хочешь облегчить ему задачу, Пейдж, — говорит Роберт. — Я бы на твоем месте этого не делал.

В этот момент в дверях столовой появляется Николас с Максом на руках.

— Куда, черт побери, вы все подевались? — громогласно интересуется он. — Я опаздываю.

Он сажает Макса на стульчик рядом с Робертом, избегая даже смотреть в мою сторону. Входит Астрид. У нее в руках поднос с тостами, фруктами и бубликами.

— Николас! — приветствует она сына, как будто вчерашнего вечера и не было вовсе. — Ты позавтракаешь с нами?

Николас косится в мою сторону.

— Вам и без меня не скучно, — говорит он.

Я встаю, наблюдая за тем, как Макс стучит серебряной ложкой по тарелке Роберта. У Макса аристократические черты Николаса, но совершенно определенно мои глаза. В них затаилось беспокойство. Он как будто все время пытается рассмотреть что-то, недоступное его взгляду. Сразу видно, что он — будущий боец.

Увидев меня, Макс улыбается, и эта улыбка озаряет все его личико.

— Я уже ухожу, — говорю я и направляюсь к двери, бросив быстрый взгляд на Роберта.

Моя сумка остается стоять на полу.

* * *

Комната волонтеров в Масс-Дженерал приткнулась за амбулаторным отделением и скорее напоминает каморку. Пока секретарша, Хэрриет Майлс, ищет бланк анкеты, я смотрю через ее плечо в коридор, ожидая появления Николаса.

Мне очень не хочется этого делать, но больше ничего не остается. Если я собираюсь убедить Николаса отказаться от развода, то должна показать ему, чего он лишится, настояв на своем. Я не смогу этого сделать, изредка и мельком встречаясь с ним в доме его родителей. Поэтому мне придется проводить все свое время там же, где и ему, — в больнице. К сожалению, у меня нет подготовки, из-за чего я не могу претендовать на работу в непосредственной близости от него. Поэтому я пытаюсь убедить себя в том, что давно мечтала стать волонтером, просто у меня не хватало на это времени. Тем не менее я знаю, что это совсем не так. Я не выношу вида крови. Мне неприятен запах антисептика и болезней, которым пропитаны больничные коридоры. Если бы существовал какой-то другой способ по нескольку раз в день сталкиваться с Николасом, меня бы здесь не было.

Рост Хэрриет Майлс что-то около четырех футов и десяти дюймов. Думается, где-то столько же составляет и объем ее талии. Чтобы добраться до верхней полочки с документами, она становится на низкий табурет в форме клубники.

— К сожалению, у нас не так много взрослых волонтеров, — говорит она. — Молодежь приходит к нам только для того, чтобы приукрасить свою анкету перед поступлением в колледж. — Закрыв глаза, она запускает руку в стопку бумаг и извлекает ее обратно с зажатым в пальцах предметом поисков. — Ага! — радостно восклицает она. — Какая удача!

Она снова воцаряется в своем кресле. Я готова поклясться, что оно оснащено укрепленным сиденьем. Мне хочется присмотреться к нему поближе, но я воздерживаюсь.

— Итак, Пейдж, — приступает она к заполнению анкеты, — у вас есть какое-нибудь медицинское образование? Или, возможно, вы уже работали волонтером в другой больнице?

— Нет, — говорю я, отчаянно надеясь, что это не помешает им принять меня на работу.

— Это ничего, — тут же утешает меня Хэрриет. — Вы сможете посетить одно из наших занятий, после которого сразу же приступите к работе…

— Нет, — заикаясь, выдавливаю из себя я. — Я должна приступить сегодня.

Хэрриет поднимает на меня изумленные глаза, а я врастаю в стул, плотно прижав руки к бокам. «Осторожно! — напоминаю себе я. — Говори то, что она хочет услышать».

— То есть я хочу сказать, что мне очень хочется приступить к работе уже сегодня. Я готова делать все что угодно. И это не обязательно должно иметь непосредственное отношение к медицине.

Хэрриет облизывает кончик карандаша и начинает заполнять мою анкету. Она и ухом не ведет, когда я произношу свою фамилию. Впрочем, в Бостоне, наверное, много Прескоттов. В качестве места жительства я называю адрес Астрид и Роберта, а дату рождения придумываю на ходу, состарив себя на три года. Я говорю ей, что буду работать шесть дней в неделю, и она смотрит на меня, как на святую.