Было всегда стремление как бы развенчивать действительность или, как выражается дающий сведения, принижать ее. Из этого вытекал его критический, осмеивающий, только как к объекту для острот, подход к действительности. Мог острить над сентиментальными, возвышенными положениями и смеяться над ними. В противоположность этому, в своем творчестве был способен на лирику. Именно этим (творческим) образом возвышал действительность. Во всем поведении чувствовался сильный привкус иронии. Эта последняя была в значительной степени сознательным развенчиванием действительности, протестом, защитной мерой.

Был очень остроумен, причем остроумие выражалось не только в существе сказанного, но и во всей совокупности всего остального: интонации голоса, выражении лица, обстановке, в которой острота была сказана, и т. д.

Остроумие имело очень грубый характер. Вот как характеризует его И.: «Был человек, обладавший великолепным юмором с немного мрачноватым оттенком. Его юмору была свойственна грубая гиперболичность, что придавало последнему много общего с юмором Маяковского».

Была способность излагать кратко, сжато суть чего-нибудь, что видел или слышал. Мог выделять главное, никогда не бывало так, что из-за подробностей терял главное.

Очень легко находил общий язык с любым человеком. Это свидетельствует о его знании людей и наблюдательности. Был несомненно очень любознателен в отношении людей. Умел в каждом человеке найти интересное.

«Когда это ему было интересно», мог быть сообразительным. Очень быстро ориентировался, когда приходилось быть в новой обстановке.

Будучи в основном человеком непрактичным, когда хотел (нужны были деньги), то мог свои дела устраивать выгодным для себя образом. Мог проявлять в этом отношении неожиданный коммерческий подход к делу, например в смысле лучшего устройства своей работы, выгодного заключения договора, получения аванса и т. д.

Спорить не любил и спорщиком не был.

Особо считаем необходимым отметить его колоссальный жизненный опыт, который должен быть рассматриваем как основной источник материала, служившего для творческой художественной переработки. Очень хорошо это выражено в следующем отрывке из беседы с А.:

Очень часто к нему обращались за советами самые различные люди, часто по поводу своих личных дел, например относительно семейной жизни и т. п. Обращались к нему как к очень умудренному жизненным опытом человеку, как к старшему. Даже жена его, которая в первое время после женитьбы чувствовала себя по сравнению с ним значительно старше в смысле опыта, вскоре стала чувствовать себя по сравнению с ним как бы девочкой. Сам любил говорить про себя: «Дядя Эдя все знает и понимает». Хранил в себе очень большой жизненный опыт, был значительно старше своих лет. Как выражается жена, убыстренными темпами прожил жизнь. Это «постарение» началось приблизительно после 30 лет, до того был очень юным по всему, казался мальчиком, был моложе своих лет. Этот перелом происходил очень постепенно и незаметно.

То же самое отчетливо выражено и в следующем высказывании Г.:

Наряду с внешней несерьезностью был чрезвычайно глубокомысленный, серьезный и мудрый талмудической мудростью человек. Был намного старше своих лет (это сказывалось уже, когда ему было 24 года).

Считаем необходимым в заключение отметить еще одну черту, которую подчеркивают некоторые из дающих сведения. Заключается она в свойственном ему непрерывном совершенствовании, росте его психических способностей на протяжении всей его жизни.

Был человеком, который непрерывно совершенствовался и как человек, и как художник. Мог или умереть, или совершенствоваться (Г).

Непрерывное совершенствование сказывалось во всем, даже в том, что он с течением времени научился все лучше выдумывать.

РАЗБОР НЕКОТОРЫХ МОМЕНТОВ, ИМЕЮЩИХ ОТНОШЕНИЕ К ТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Остановимся вначале на имеющей более формальное значение стороне творческой деятельности. Прежде всего отметим ярко выраженный у него дар к стихотворным, рифмованным ассоциациям. Лучше всего это видно из следующих отрывков из бесед:

Процесс стихотворчества давался необычайно легко. Была способность говорить стихами (рифмованными), причем это никакого труда ему не составляло. Например, в 1921 г., когда жил в одной комнате с Олешей, они забавлялись тем, что говорили между собой рифмованными стихами. В обычной беседе обыкновенно к этому совсем не прибегали, показывали это как фокус. Мог в течение трех минут написать на заданные рифмы стихотворение определенных размеров, делал это как фокус (А).

Владел стихом виртуозно, в смысле легкости писания был почти импровизаторский дар – мог, например, в шутку написать до 20 стихотворений за один вечер на заданную тему (К).

Был прирожденный поэт, поэзия не составляла для него усилия, она была как бы физиологическим свойством его организма. Словесные стихотворные ассоциации выскакивали из него как-то мгновенно. Его как бы фонтанировало (В).

Он быстро улавливал суть темы и необычайно быстро и удачно оформлял ее в виде стихотворных надписей.

Е. дает следующее определение формальной стороне его творческой способности в целом: «Формальные моменты творчества были на большой высоте. Владел стихом не хуже Блока. Вся технологическая и ритмическая сторона была выражена прекрасно».

Ряд очень интересных высказываний имеется относительно методов его работы. Вот что передает по этому поводу А.:

Писал всегда (стихи) с большим количеством помарок. Переписывал, одновременно переправляя стихотворение по нескольку раз, пока оно не становилось окончательно отделанным.

Для его творческой работы процесс писания был совершенно необходим, и сам всегда отрицательно отзывался о методе работы при помощи диктовки на пишущей машинке.

Во время своего поэтического творчества всегда в процессе писания стихов одновременно писал их и громко декламировал, независимо от того, был ли кто-нибудь при этом из посторонних или был один. Звуковые ощущения (декламирование) наряду со зрительными (писание) были необходимы для его поэтического творчества.

Когда садился писать, то в основном произведение уже было в голове. Несмотря на многочисленные варианты, произведение отливалось уже с начала писания в основном в ту форму, которую оно имело после окончательной отделки. Таким образом, идея, образ произведения уже были готовы в основном к тому моменту, когда принимался за писание. Никогда не писал под первым впечатлением (кроме того, когда приходилось халтурить), идея будущего художественного произведения длительно (в течение лет) предварительно вынашивалась и созревала в голове. Сам Багрицкий проводил ту мысль, что, прежде чем сесть писать, должен быть создан в голове у художника исторический взгляд на то, что собирался воплотить в художественном произведении (например, «Дума про Опанаса» была написана только в 1926 г.). Высказывался на основании этого против того, чтобы писать на злободневные темы (так как сам по своей творческой природе не был к этому способен. – Г. П[оляков]) (А).