Кравченко вдруг резко поднялся, потом снова сел.

И они с Сидоровым быстро переглянулись.

— Ты хочешь сказать, Наташка, что она… Зверева… по-твоему, она сделала аборт? — тихо (однако в голосе его слышалось одновременно и утверждение и удивление) спросил опер. — Расчленять тело… Ребенка же по кускам достают, если сроки прошли… Она сделала подпольный аборт, так, что ли? Убила ребенка?

В комнате наступила тишина. Даже Мещерский затаил дыхание, а потом… «детский дом, родильное отделение… отвозили деньги… Неужели?!»

— «И в то же самое мгновение я увидела: он смотрит на меня. И глаза его — мои глаза», — прочла Наталья Алексеевна. — Нет, Саша, ты не совсем прав. Я думаю, никакого аборта не было. Ребенок все же появился на свет.

* * *

После длительной и томительной паузы они все задвигались, зашумели, как публика в театре после объявления антракта.

«Если верить всем этим ее химерическим толкованиям, возможно, смысл сна в этом самом и заключается. Только вот беда — я все равно не верю, не могу себя заставить, — думал Мещерский. — И даже если бы и заставил и поверил, какое отношение все это имеет к нашему делу?»

— Погоди-погоди, Наташка, — Сидоров хмурился.

Было видно: что-то его очень даже насторожило в рассуждении Натальи Алексеевны. — Я окончательно запутался теперь. Изложи-ка своими словами попроще, что ты сама поняла из этого сна.

— Если попроще, то вот что, — докторша тяжко вздохнула. — В молодости Зверева должна была стать матерью.

Однако ни беременность, ни тем более появление на свет ребенка по какой-то причине ее не устраивали. Более того, рождение ребенка воспринималось как настоящая катастрофа. Зверева чувствовала в этом прямую для себя угрозу и всеми силами пыталась этого не допустить. Видимо, она все же обратилась к врачу, но аборт по какой-то причине ей не сделали. Тогда в течение какого-то времени до родов она находилась, а возможно, и скрывалась в каком-то месте — больнице, доме, где ей жилось несладко не только по причинам бытового характера, а — и это, пожалуй, главное — из-за терзавшего ее страха. В этом месте — доме — пол был покрыт домоткаными половиками. Это звучит фантастично, но мне кажется, что запомнилась ей эта деталь вот почему: роды проходили тайно, видимо, без всякой медицинской помощи. Возможно, она родила ребенка прямо на полу, на этих самых половиках. Ребенок родился живым. И потом какое-то время, возможно, несколько дней, находился с ней в этом доме. Потом же…

— Она от него окончательно избавилась? Все-таки убила? — допытывался Сидоров.

Наталья Алексеевна помолчала.

— Этого я, Саша, утверждать не могу, — тяжко вздохнула она. — Приснившийся ей кошмар представляет собой отголосок исполненного полузабытого желания — желания избавиться от ребенка, тела в ее понимании. То, что Зверева воспринимает ребенка как мертвеца, пожалуй, может считаться подтверждением того, что она убила его сразу после родов. Давний испуг, пережитый при тех обстоятельствах, испуг, вновь напомнивший о себе этим кошмаром, тоже вроде бы свидетельствует о том, что убийство, возможно, было, но… Но категорически утверждать ничего нельзя. Сны же лишены логики. Этот сон говорит о том, что ребенок родился, и только.

— А как же вы связываете это событие (если оно только действительно имело место в жизни Марины Ивановны), — Мещерский не смог удержаться от вежливого сарказма, — с ее странными наклонностями? С ее.., извращенностью? Вы же сказали: это вроде бы связано и… — тут он покраснел и горько упрекнул себя за несдержанность: получалось, что он первый из всех уже начал распространять о покойной дурные сплетни.

— Садизм, мазохизм, причинение боли, унижение страсти, культ Черного Эрота — сейчас столько обо всем этом написано. — Наталья Алексеевна устало откинулась на подушки. — Тайна тождества жестокости и нежности, боли и сладострастия, естественной вражды полов — все это проблемы, термины, символы, а за ними…

Итак, что же мне ответить вам? Как связаны предполагаемые тайные роды и последующие отклонения? Мне представляется эта связь вот в чем: в юности со Зверевой поступили подло и несправедливо. Быть может, зло ей сделал ее первый мужчина, ее первая любовь. Когда она сообщила, что ждет от него ребенка, молодец скорей всего бросил ее, предоставил разбираться со всем самой. А она, наверное, надеялась если не на замужество, то хотя бы на его понимание, участие. И вот этого предательства она ему не простила, а заодно перенесла свою горечь, свою мстительность и на всех остальных молодых мужчин. Пережитое унижение, обида, стыд не озлобили ее — нет, но заставили ощутить внутри себя ранее незнакомую (а вернее, дремавшую в ней, а теперь разбуженную) потребность «наказать партнера» только за то, что он — мужчина, потенциальный продолжатель рода, будущий отец. Из потребности впоследствии возник целый особый ритуал — отдаваясь мужчине, она одновременно наказывала его — отсюда удары, .побои, истязания. Поначалу она воспринимала все это как игру дурного тона, но с каждым новым разом игра приходилась ей все больше по вкусу. И скоро уже стала необходимой. И во всем этом ритуале присутствовала ее особая любовь к партнеру. Чем сильнее она любила молодого человека, тем жестче с ним обходилась.

Мещерский вспомнил сине-багровые полосы на спине Шипова-младшего.

— Но это же парадокс. Это противно логике, — сказал он тихо. — Как же такое может быть?

— Не знаю как, но может, и это весьма характерно для лиц, имеющих ярко выраженные садистские наклонности. — Наталья Алексеевна хмурилась. — Я как-то читала отчет о проведении судебно-психиатрической экспертизы Сергею Головкину — Удаву, этого знаменитого маньяка потом расстреляли. Настоящее чудовище. Он убивал детей, мальчиков… Так вот, он этот самый парадокс в беседе с психиатрами высказывал прямо: «Чем больше я любил мальчика, чем больше он мне нравился, тем сильнее я желал манипулировать с его телом, терзать его». Умом понять это нельзя, Сергей, почувствовать — можно. Но не дай нам бог этого никогда!

— А мужья Зверевой, ее любовники? Андрей Шипов?

Корсаков? — не унимался Мещерский. — Они-то как же?

Они, значит, такие же, как она?

— Я их не видела, Сергей. Сны свои они мне тоже не рассказывали. А поэтому об этих молодых людях ничего конкретного сказать не могу. Вы гораздо лучше их себе представляете. Для меня же они просто фамилии, бестелесные образы. Но, несомненно, нечто общее между ними и Зверевой было, нечто, что влекло их к ней, ее — к ним.

Жиль Делез, например, говорил о «внутренней встрече инстинктов и влечений», без которых просто невозможны такие отношения между сексуальными партнерами. Возникает, конечно, вопрос о степени искренности этих влечений со стороны молодых людей. Не были ли они простым притворством, желанием угодить этой женщине ради ее денег, ради того, чтобы она зарегистрировала брак. Возможен и такой вариант. Кто-то из них поначалу притворялся, а потом втянулся — причем и сам не заметил как.

Черный Эрот силен. Короче, все возможно. А подробности надо спрашивать у них. Повторяю: вы знаете этих людей лучше, чем я. Вам и карты в руки. Судите о них сами.