— Мы вместе скажем ей. К тому же она будет довольна, когда получит обратно здорового мужа.

Херея улыбнулся и сказал со знанием дела:

— Ах, Сабин, ты никогда не был женат. Женщины часто мыслят совсем в другом направлении, нам, мужчинам, остается только качать головой.

Калигула долго думал, как отомстить Агриппине за происшедшее. Блестящая мысль пришла в голову неожиданно. Тела обоих казненных были сожжены, а прах помещен в бронзовые урны. Император разрешил семье Гетулика поставить его прах в родовой мавзолей, а с останками Лепида он поступил так, сказав Агриппине:

— Что ж, поскольку твой любовник переселился к Орку, его семейство захочет получить урну с прахом. Я разрешаю тебе доставить ее в Рим и передать им. Это значит, что все путешествие ты будешь держать ее на коленях. Потом вам с Ливиллой придется подождать приговора в городской тюрьме. Вы все меня недооценили, не так ли? Это может быть смертельным — недооценивать Бога. Я все слышу, все вижу, все знаю. Боги провожали меня сюда и поддерживали, и так будет и впредь.

Агриппина повернулась к брату спиной и сделала вид, что думает о своем. Правда, она слышала слова, но не осознавала смысла, поскольку ненависть к этому человеку, заполнившая душу, готовая разорвать тело, заглушала все остальные чувства.

Она и сейчас не оставляла надежды, что новые заговорщики изведут проклятого урода, про себя она называла Калигулу ослом, потому что тот оставил ее жить. Возможно, ей уже в Риме удастся вырваться из застенков? Только бы добраться до состояния, ведь купить можно было любого. Но она достаточно хорошо знала брата, чтобы догадаться, что он тут же присвоит все ее деньги и имущество.

Калигула хотел превратить в спектакль отправление сестер обратно в Рим и одновременно показать легионерам, что он не смог заставить себя отнять жизни у сестер-предательниц. Для них была подготовлена огромная телега, запряженная мулами, на которой они могли спать.

Охрану сестер Калигула поручил ста пятидесяти солдатам. Преторианцы выстроились, образовав коридор, и Агриппина с Ливиллой должны были пройти по нему, прежде чем подняться на телегу. Агриппина, как всегда, шествовала с гордо поднятой головой, держа в руках довольно тяжелую бронзовую урну с прахом. А Ливилла со дня казни погрузилась в молчание и хранила его по отношению ко всем.

Когда сестры заняли места, Калигула молча отвернулся, центурион подал знак и процессия двинулась в путь.

Через два дня прибыла делегация с поздравлениями из сената и попросила аудиенции императора. Калигула как раз разговаривал с Сульпицием Гальбой, новым легатом Верхней Германии.

— Значит, Гальба, ты уверен, что Гетулик обманул меня и никаких мятежников в Германии нет?

На суровом солдатском лице легата, про которого говорили, что он бережлив, неподкупен, ведет спартанский образ жизни, появилось подобие улыбки.

— Гетулик обманул тебя, император, чтобы тебя — в твоей отеческой заботе об империи — заманить в Германию. Вангионы по ту сторону Рейна ведут себя совершенно спокойно, это подтвердили офицеры твоих германских легионов. Нет ни малейшей причины предпринимать что-то против них.

— Но, Гальба, — почти заискивающе произнес Калигула, — я не могу вернуться в Рим, не оповестив народ о своей победе. Ты не должен думать, что я гонюсь за военной славой, но народ всегда идентифицирует себя с принцепсом и после его победоносного боя возвещает: «Мы победили!» Поэтому существует, я бы сказал, государственная необходимость… Ты понимаешь?

— Я хорошо понимаю тебя, император, и осознаю эту политическую необходимость. Но что делать?

— Придумай что-нибудь! В конце концов, ты бывший консул и наместник, так воспользуйся своей головой!

Гальба не был высокого мнения об императоре и больше всего желал бы проводить взбалмошного и капризного принцепса обратно в Рим.

«Ему нужна битва», — подумал Гальба и уже наметил определенный план.

— Слушаюсь, император! — отрапортовал он.

— Хорошо, а теперь о другом… Что случилось? Чего ты хочешь?

С недовольным видом он повернулся к секретарю, который что-то шептал ему на ухо.

Калигула благосклонно улыбнулся.

— Не нужно шептать, можешь спокойно говорить в полный голос.

Секретарь склонил голову и сообщил:

— Только что прибыла делегация сената, чтобы поздравить императора с раскрытием заговора.

— Видишь, Гальба, они знают, как должны себя вести. Кто возглавляет делегацию?

— Клавдий Цезарь, император, твой дядя.

Тут с лицом Калигулы случилось что-то страшное. От природы бледное, оно приобрело восковую окраску, злоба исказила его черты, превратив в демоническую маску. Дыхание императора перехватило от гнева, и он никак не мог начать говорить.

— Что? Они осмелились… осмелились прислать мне старого идиота, которому давно пора убраться со свету! Разве я недостаточно ясно приказал не воздавать в будущем никаких почестей моим родственникам, никак их не выделять? Я похож на мальчика, за которым должен присматривать дядюшка? Почему он вообще до сих пор жив? Освободите меня наконец от него! Сейчас же бросьте этого слабоумного в Рейн!

Ошарашенный секретарь выскочил наружу, а Гальба бросился за ним.

Перед воротами ждал изможденный дальним путешествием Клавдий Цезарь в радостном предвкушении обеда и отдыха в удобной постели. Тут охрана схватила старика, который едва сопротивлялся, и потащила к берегу.

Гальба наблюдал за сценой издалека и прошептал своему адъютанту:

— Быстро разыщи людей, которые хорошо плавают! Они должны сразу же вытащить его из воды!

Парализованного от ужаса Клавдия швырнули прямо в одежде в воду. Гальба подошел, чтобы проконтролировать, как его спасут. Когда промокший и трясущийся Клавдий предстал перед ним, он сказал:

— Здравствуй, Клавдий Цезарь! Император не в настроении, отсюда такие прискорбные меры. Могу ли я предложить тебе свою палатку и горячую ванну?

Узнав о спасении дяди Гальбой, император накинулся на легата:

— Как ты осмелился нарушить мой приказ?

Гальба сделал удивленное лицо:

— Твой приказ был выполнен — Клавдия бросили в реку. Но ты не сказал, что его надо убить, или я ошибаюсь?

Калигула невольно рассмеялся.

— Нет, я этого не сказал. Ты хитрая лиса, Гальба, и далеко пойдешь. Но впредь смотри не перестарайся!

И с остальными делегатами Калигула обошелся немилостиво. Он принял только некоторых из них и сказал, что позорно присылать императору делегацию в двенадцать человек, из которых половина шпионы.

И жалкая кучка посланцев снова вернулась в Рим, что повергло сенат в глубокую растерянность, поскольку все надеялись обрадовать императора. В спешке достопочтенные отцы принялись за составление новой, в три раза большей делегации, чтобы настроить Калигулу на мирный лад.