Так вот, не нуждаясь в стимуляторах, приятели пили в тени беседки удивительного вкуса компот. Если точнее назвать — узвар. Поскольку мать Севы Веселаго выросла на юге России, варила она обычно именно его — то есть довольно-таки концентрированный компот, в котором первое место держат сушеные груши, а далее располагаются изюм и сушеные яблоки.

Лучше же всего будет напомнить здесь нашему читателю, несомненно, читанного им Гоголя, а именно — повесть «Старосветские помещики».

Там, как известно, два главных персонажа — это Пульхерия Ивановна и Афанасий Иванович, неразлучная семейная пара. И Пульхерия Ивановна целый день потчует своего Афанасия Ивановича. И ночью он жалуется иногда — «будто немного живот болит». Тогда озабоченная Пульхерия Ивановна спрашивает: «— А не лучше ли вам чего-нибудь съесть, Афанасий Иванович?

— Не знаю, будет ли оно хорошо, Пульхерия Ивановна! Впрочем, чего ж бы такого съесть?

— Кисленького молочка или жиденького узвару с сушеными грушами.

— Пожалуй, разве так только, попробовать, — говорил Афанасий Иванович».

Жиденький узвар — это и есть компот, в отличие от просто узвара, как называли в позапрошлом веке на юге России вареные сухие фрукты без жидкости.

Итак, они попивали жиденький узвар, а Сева Веселаго рассказывал приятелю про свою соседку Катю — что она здесь вытворяла несколько лет назад, когда была еще школьницей.

— Она была, конечно, настоящим вундеркиндом. Физика, математика — как орехи она их щелкала. В шестом классе прошла все учебники за десятый и одиннадцатый. Потом в академическом лицее нашем для одаренных детей училась. Два часа дорога в одну сторону — час пехом до остановки автобусной, час — на автобусе. Но для нее никаких трудностей не существовало, если речь шла о лишних, то есть добавочных знаниях… Давно про нее не слышал. Но что вот-вот мы про нее узнаем как про звезду сибирской науки — у меня лично никаких сомнений в этом нет.

— Так что она вытворяла-то?

— Ну что ты! Ребята — дружки ее младшего брата — сбегались как в цирк. Берет пустую майонезную банку, ставит донышком на дощечку, а в банку вставляет лампочку. И встает на нее одной ногой… Слабонервные не выдерживали — глаза руками зажимали. Сейчас, думают, мелкая стеклянная пыль брызнет во все стороны. Как лампочка лопается — они сто раз видели, сами об камни били…

— И что?

— И ничего! Она даже объясняла всем, что это проще простого: давление веса даже в 120 кг, а у нее в два с половиной раза, наверно, меньше было, равномерно распределяется по ободу банки.

— И что?

— Ничего! При мне, например, ни разу никто, кроме нее, не решился. Нервы не те. А еще ее мать моей маме рассказывала, как дочь ее выручила. Мать одна их растила — отец умер, когда Катя в третьем классе была. Он физик был классный, многому успел ее научить в малом совсем возрасте. Ну вот. А у них под домом фундамент просел. Мать мастеров вызвала — те уверяют, что надо полностью менять. Катя взялась за расчеты — доказала математически, что их фундамента на сорок лет хватит, надо только один угол укрепить… Много денег тогда матери сэкономила.

Вот в этот самый момент и заиграл у Шамиля на поясе мобильный — его любимый военный марш.

Через несколько минут разговора с Омском жизнь двух приятелей на ближайшую по крайней мере неделю определилась в совершенно неожиданном направлении.

Четыре часа спустя машина Шамиля уже шла с приличной скоростью, держа путь в Новосибирск. Рядом с Шамилем сидел Сева Веселаго. Им предстояло пройти около 250 километров. Там они должны были встретиться с Томом Мэрфи и Петром Волховецким.

А в Горном Алтае продолжалось активное освоение европейской истории XX века. То самое, о чем писал Пушкин:

Дела давно минувших дней,

Преданья старины глубокой…

Только страшные это были преданья.

— Можно, Жень, я тебе теперь прямо из книжки про Валленберга почитаю? — спросил Степка. — Тут понятней, наверно, чем я рассказываю.

— Читай! Но ты рассказываешь тоже очень здорово и понятно.

Степка солидно откашлялся и начал:

— «Но Гитлер не желал делить власть со Сталиным. Он хотел быть единоличным правителем Европы. 22 июня 1941 года Германия начала войну против Советского Союза…»

Тут Степа все-таки оторвался от книжки и стал пояснять Жене сложные обстоятельства:

— И вот с этого дня Вторая мировая война для нашей страны стала Отечественной. А почему Молотов в этот же день говорил по радио, что Германия «вероломно напала»? Потому как раз, что мы с Гитлером союзниками были, а он на нас напал. Так Сталину-то раньше думать надо было — с таким человеком в союз входить, которому никто в мире уже не доверял.

Степа объяснял, что Англия, например, которая с Гитлером два года уже воевала, имела полное право считать Советский Союз своим противником; Сталин даже бесперебойно снабжал Гитлера все это время зерном. А после вступления с двух концов в Польшу в Бресте осенью 1939 года Гитлер и Сталин провели совместный советско-немецкий военный парад. В том самом городе, где меньше чем через два года будут погибать один за другим защитники Брестской крепости.

Степа рассказывал и читал, и страшные вещи, которые Женя вообще-то знала, приобретали жуткую определенность.

Гитлер оккупировал страну за страной, все население испытывало притеснения от немцев, но евреям, с незапамятных времен жившим в каждой европейской стране, в глаза глянула неминуемая смерть. Их стали свозить в концлагеря на территории оккупированной Польши. Один из таких лагерей назывался Освенцим. Это был лагерь смерти. То есть предназначенный для того, чтобы все его узники умерли, и в кратчайшие сроки. Так это слово — «Освенцим» — и вошло во все языки как обозначение ужаса и смерти.

— «Весной 1944 года, — читал Степа, — стало очевидно, что немцы проигрывают войну. После Сталинградской битвы советская армия медленно, но уверенно вытесняла захватчиков со своей территории. 6 июня 1944 года американцы и англичане провели высадку своих войск в Нормандии во Франции». Ну, в общем, — Степка поднял глаза от книжки, — открылся наконец долгожданный Второй фронт. Его у нас все очень ждали — и на фронте, и в тылу. А то получалось, что мы почти что один на один с Германией воюем.

— Но союзники все-таки все время помогали. Англия же все время бомбила Германию. Потом — британские суда нам много чего доставляли в Мурманск с большим риском, и гибли много. А Америка чего только не присылала! Моя бабушка рассказывала — они в Москве очень голодали, а когда яичный порошок и суфле какое-то получали — прямо праздник был! Эти продукты так и называли — «американская помощь».