Затем давление на мозг усилилось, и он превратился в остров посреди озера, в центре которого располагалось еще одно озерцо и на нем – маленький каменистый островок с шахтой, уходящей глубоко в недра земли. Сознание свободно скользило по поверхности озера, как огромная бесплотная рука, ощупало остров, отмечая все неровности рельефа, искусственные сооружения и машины, просочилось в шахту и обняло подземелье с его пещерами, коридорами, естественными и искусственными стенами и техническими коммуникациями. Но и это ощущение длилось недолго…

Сознание померкло, чтобы через мгновение превратить его в город с тысячами разнокалиберных домов и сотнями тысяч людей, идущих, едущих в транспорте, спящих, обедающих, занимающихся любовью и множеством других дел. Дробление сознания сопровождалось вспышками боли, хотелось закрыться от всего мира, сжаться в комок, спрятаться за непроницаемой стеной, защититься от вторжения жестокой и властной воли, заставляющей его «я» бродить по чужим пространствам мыслей и чувств, но от этого становилось еще хуже, глаза начинали распухать, вылезать из орбит, глубины головы-города раскалялись, его здания начинали корчиться в судорогах, как живые, а улицы и площади прорастали частоколом острых игл, пронзающих людей, как букашек, и тогда боль становилась невыносимой…

В какой-то момент, когда он стал гигантским компьютером и одновременно игрой, ощущая себя бегущим по лабиринтам псевдореальности, созданной компьютерной графикой, Крутов вдруг ощутил прилив ярости и ненависти, на короткое время освободивший его от зависимости, и он осознал себя пристегнутым к специальному креслу в окружении каких-то приборов, решеток и сетчатых панелей. За сетками виднелся пульт и двое операторов за ним в белых халатах, с явным удивлением наблюдавших за экранами над пультом. Сделав невероятное усилие, Крутов разорвал кожаные браслеты, пристегивающие руки и ноги к креслу, ударом ноги свернул одну из решеток и прыгнул к операторам. Он успел достать обоих, разбить компьютер и пульт, прежде чем ворвавшиеся в помещение охранники не набросили на него сеть-ловушку и какое-то время избивали его ногами и прикладами автоматов…

В голове тонко запульсировал сосудик – словно под кожу запустил острые коготки какой-то зверек. Егор очнулся от воспоминаний, успокоил возбудившийся нервный узел, радуясь, что ему все же удалось после пытки «собрать себя по частям», очистить мозг от психического «дыма» и избежать сильнейшего нервного расстройства. Вивисекторы лаборатории просчитались, испытывая на нем систему гипервнушения; методы живы, которым обучил его дед Спиридон, действовали безотказно, теперь он мог сопротивляться почти любому внушению извне, умея перескакивать «с одной колеи ума» на другую, менять состояние сознания, выходить из тела в астрал, или тям, как говорил Спиридон, и переживать психическую трансформацию без особого ущерба для здоровья. И еще очень здорово помогал ерофеич дядьки Ивана, встряхивающий организм, увеличивающий «объем» его энергетики до уровня реактора. Охранники почему-то при обыске оставили ему пузырек с настойкой, посчитав его за лекарство или наркотик, что, впрочем, было недалеко от истины.

Мысли свернули в иное русло. Посещение камеры Джехангиром и его приятелем-экстрасенсом наводило на размышления. Не то чтобы у Крутова появилась надежда на спасение, он и сам мог бы в любой момент начать отступление, но, во-первых, информации еще не хватало, в том числе – о местонахождении детей Лиды, во-вторых, появление бывшего учителя предвещало какие-то перемены, стоило подождать и оценить их полезность.

Почувствовав, что становится холодно: температура в камере держалась на уровне десяти-двенадцати градусов, – Крутов начал комплекс упражнений, обеспечивающих энергетическую подпитку организма, потом позанимался ударно-двигательной техникой и танцами живы, пробуя силы, и остался доволен своим состоянием, насколько это было возможно при отсутствии питания (ему не давали даже воды) и после нервной перегрузки.

Посмотрев на потолок пещеры, на котором лежал слабый отсвет ламп из коридоров, Крутов подпрыгнул, уцепился пальцами за край стены, подтянулся на руках и хотел уже выбраться на стену, как вдруг внутренним слухом поймал чей-то тихий и тонкий зовущий голос. Замер, напрягая слух, пытаясь определить источник звука, вернее, не звука – пси-импульса, и спрыгнул на пол камеры. Сел спиной к бугристой каменной стене, перешел в состояние пустоты и явственно увидел перед глазами Лизу. Она протягивала к нему руки и что-то говорила. Напрягаясь так, что голову опоясал обруч боли, Егор представил, как Лиза читает стихи, и внезапно услышал другой голос, мужской:

Косы растрепаны, странная, белая

Бегает, бегает, резвая, смелая,

Темная ночь молчаливо пугается,

Шалями тучек луна закрывается.

Ветер-певун с завываньем кликуш

Мчится в лесную дремучую глушь…

Фигура Лизы заколебалась, превратилась в зыбкое туманное облачко, сквозь которое проступило тревожное лицо Марии с шевелящимися губами, но все тот же мужской голос, отчетливый и сильный, мешал расслышать голос женщины, продолжая читать Есенина:

Машет колдунья руками костлявыми.

Звезды моргают из туч над дубравами.

Серьгами змеи под космы привешены,

Кружится с вьюгою страшно и бешено.

Пляшет колдунья под звон сосняка.

С черною дрожью плывут облака…

Рассвирепев, Егор ударил этот голос рукой, всем телом, услышал удивленный взгляд незнакомца и крикнул внутрь себя с холодной яростью:

«Сгинь, декламатор! Найду – убью!»

Незнакомец в голове Крутова рассмеялся, подмигнул ему и исчез, оставив шлейф странных запахов-переживаний и ощущение плотного серого цвета, и сразу голос Марии стал громче:

– Егор, ты меня слышишь?

– Слышу, – отозвался Крутов, переживая внезапный приступ слабости: сеанс пси-связи требовал слишком много сил.

Лицо Марии заколебалось, изменилось, в нем проступили черты лица Елизаветы, а Егор ощутил всплеск радости: его услышали.

– Где ты находишься? Что с тобой? Тебя били? Как ты себя чувствуешь?

Вопросы вспыхивали разноцветными шлейфами, складывались в панно, проникали друг в друга, образовывая удивительный букет эмоциональных состояний и видеообразов.

– Я в камере, со мной все в порядке. Приехал мой бывший учитель, причин не знаю, но попытаюсь использовать. Дети где-то здесь, но точных координат не знаю. Выясню – попытаюсь освободить.

Образ Марии стал таять, голос пропал, только губы продолжали шевелиться, но сил у Крутова воспринимать передачу уже не осталось совсем. Вынырнув из пустоты, как ныряльщик из воды, он принялся хватать ртом воздух и успокаивать перевозбужденную нервную систему, с блаженством ощущая, как уходит головная боль.

Может быть, из-за того, что Крутов был занят самолечением, он и пропустил момент изменения обстановки. А когда наконец пришел в себя и осознал перемену, понял, что в камере он уже не один. Напряг зрение, с трудом сфокусировал взгляд на черной фигуре у порога, разглядывающей его оценивающе и с сочувствием.