В то же самое время психиатры, а возможно, и вся культура в целом понизили планку психического заболевания. Список расстройств в Диагностическом и статистическом руководстве (Diagnostic and Statistical Manual, DSM) Американской психиатрической ассоциации с 1952 до 1994 года вырос в три раза, и теперь там можно найти почти три сотни диагнозов, в том числе «тревожное расстройство личности» (сегодня этот диагноз ставят людям, которых прежде называли застенчивыми), «интоксикация кофеином» и «сексуальная дисфункция у женщин». Число симптомов, необходимых для подтверждения диагноза, сократилось, а число стресс-факторов, которые могут вызывать заболевание, возросло. Психолог Ричард Макнолли пишет: «Люди, испытавшие на себе ужасы Второй мировой и особенно прошедшие через нацистские фабрики смерти… были бы очень озадачены, узнав, что удаление зуба мудрости, оскорбительная шутка на работе или рождение здорового ребенка в результате неосложненных родов могут вызвать посттравматическое стрессовое расстройство»[820]. По тем же причинам депрессией сегодня иногда именуют состояния, которые в прошлом называли горем, скорбью или унынием.

Психологи и психиатры уже начали бить тревогу по поводу «выдумывания болезней», «расширения определений», «торговли недугами» и «экспансии империи психопатологии»[821]. В своей статье 2013 года «Ненормальность – новая норма» (Abnormal Is the New Normal) психолог Робин Розенберг заметила, что, опираясь на новейшую версию DSM, психическое расстройство в какой-то момент жизни можно диагностировать у половины населения Америки[822].

Экспансия империи психопатологии – это, конечно, проблема первого мира и во многом свидетельство нравственного прогресса[823]. Признать чужое страдание, пусть и наклеив на него ярлык диагноза, – тоже форма сочувствия, особенно если это страдание можно облегчить. Один из наиболее тщательно охраняемых секретов психологии – факт, что когнитивно-поведенческая терапия, вне всякого сомнения, эффективна (и часто помогает лучше лекарств) в лечении множества расстройств, в том числе депрессии, тревожности, панических атак, посттравматического стрессового расстройства, бессонницы и некоторых симптомов шизофрении[824]. Учитывая, что на долю психических расстройств приходится больше 7 % глобального бремени нетрудоспособности (только по причине клинической депрессии – 2,5 %), речь идет об очень большом числе страданий, от которых можно избавиться[825]. Редакторы журнала Public Library of Science: Medicine недавно привлекли внимание своих читателей к «парадоксу психического здоровья», который выражается в чрезмерном использовании лекарств и чрезмерно интенсивном лечении на богатом Западе на фоне слабой диагностики и недостаточного лечения в остальном мире[826].

Из-за удлинения списка диагнозов единственный способ узнать, действительно ли все больше людей страдает от депрессии, состоит в том, чтобы в течение нескольких десятилетий проводить стандартизированные тесты на ее симптомы, используя репрезентативные в масштабах страны выборки жителей разного возраста. Этому золотому стандарту не удовлетворяет ни одно из имеющихся исследований, но в нескольких из них удалось применить постоянные критерии к ограниченным группам населения[827]. Два масштабных долгосрочных исследования жителей сельских районов (одно в Швеции, другое в Канаде) проводили с середины до конца XX века и обследовали людей, рожденных между 1870 и 1990 годами, таким образом анализируя разнесенные во времени жизни, которые вместе охватывали более столетия. В обоих исследованиях признаков долгосрочного роста депрессии не наблюдалось[828].

Доступны и несколько метаанализов (исследований исследований). Джин Твенге обнаружила, что с 1938 до 2007 года студенты колледжей набирали все больше баллов по шкале депрессии часто применяемого Миннесотского многоаспектного личностного опросника[829]. Это еще не означает, что студенты теперь чаще страдают от клинической депрессии: прирост может быть вызван тем, что за этот период доступ к высшему образованию получили очень разные люди. Более того, в других исследованиях (ряд из которых выполнен самой Твенге) либо не фиксировалось подобных изменений, либо было отмечено снижение показателей депрессии, особенно для более молодых возрастов и когорт, а также в последние десятилетия[830]. Недавнее исследование под названием «Существует ли эпидемия депрессии среди детей и юношества?» только подтверждает закон Беттериджа: «Любой заголовок, оканчивающийся знаком вопроса, предполагает отрицательный ответ». Авторы поясняют: «Иллюзию “эпидемии” создает в обществе возросшая осведомленность о расстройстве, которое врачи неохотно диагностировали на протяжении многих лет»[831]. Название крупнейшего на сегодняшний день всемирного метаанализа распространенности депрессии и тревожности с 1990 года не оставляет никаких сомнений: «Оспаривая миф об “эпидемии” психических расстройств». Его авторы подытоживают: «Применяя четкие диагностические критерии, мы не смогли показать, что заболеваемость распространенными психическими расстройствами растет»[832].

Депрессии «коморбидна» (термин, который эпидемиологи употребляют вместо слова «корреляция») тревожность, что ставит вопрос о том, не стали ли люди тревожнее. Один из возможных ответов содержится в названии длинной поэмы Уистена Хью Одена «Век тревоги», которая была опубликована в 1947 году. В предисловии к недавнему ее переизданию английский литературовед Алан Джейкобс заметил, что «многие культурные критики десятилетиями… хвалили Одена за то, как метко он дал имя нашей эпохе, но, учитывая сложность поэмы, вряд ли многим из них удалось точно понять, почему он считал тревогу главной характеристикой нашего времени – и считал ли он так вообще»[833]. Как бы то ни было, определение Одена прижилось и стало названием еще и метаанализа Джин Твенге, показавшего, что по стандартному тесту тревожности результаты детей и студентов колледжей выросли на величину стандартного отклонения с 1952 до 1993 года[834]. То, что не может длиться вечно, рано или поздно закончится, и насколько можно судить, после 1993 года тревожность среди учащихся перестала расти[835], да и тревожность других групп населения остается прежней. Лонгитюдные исследования учащихся старшей школы и взрослых, проводившиеся с начала 1970-х и до первого десятилетия XXI века включительно, не показали прироста по когортам[836]. В ряде опросов люди действительно сообщали о большем количестве симптомов тревоги, однако распространенность по-настоящему патологических тревожных расстройств не достигает эпидемического порога, а в общемировом масштабе остается неизменной с 1990 года[837].