Итак, 13 апреля, в 10:00 по московскому времени, на даче под Куйбышевом состоялось заседание Госкомиссии, на котором космонавт в течение двух часов обстоятельно рассказывал о полете, о невесомости, о работе корабля, о своих ощущениях и наблюдениях. В завершение он ответил на многочисленные вопросы. Разумеется, не упустил Гагарин и важнейшие детали: потеря связи, проблемы с магнитофоном, «кордебалет» после выдачи тормозного импульса, задержка с разделением отсеков, обрыв фала НАЗа, трудности с клапаном дыхания.

Что же записал Королёв? Его заметки весьма красноречивы.

Например, по поводу связи главный конструктор сделал такие записи: «Над Елизово: Он слышал лучше, а Земля хуже! По KB [подтверждение] приема он не получал». «Землю до -40° юж. широты не слышал! В апогее (мыс Горн) слышал хорошо».

По поводу магнитофона: «Неудобно при автоматическом [управлении] – магнитофон зря расходует пленку. Лучше вручную».

По поводу космического «кордебалета»: «Включение] TRY мягкое; выключение] резкое по перегрузкам и пр[иборам], произошел резкий толчок и К-С начал вращаться!? Сильно (~30°/сек)!»

По поводу задержки с разделением: «И долго не было разделения; см. сигналы в окошках пульта!?» «Разделение произошло – 10 ч 25 м 57 сек (расчет) 10 ч 55 м (фактическое)? См. в чем дело».

По поводу носимого аварийного запаса: «НАЗ – оторвался!»

По поводу клапана: «При парашютировании трудно открыть клапан дыхания!»

Ясно, что все эти пометки были сделаны для того, чтобы устранить текущие технические проблемы корабля «Восток». Но Сергей Павлович смотрел и в перспективу:

«Хорош ли обзор на К-С? (см. для „Север“ надо особо решать)».

«См. он не знал высоты над Землей! – надо делать приборы».

«Вентилятор сильно гудит и мешает».

«Скафандр нужен только при разгерметизации, т. е. на аварийный случай».

Емкие записи, сделанные Королёвым, повлияли на процесс конструирования новых космических кораблей «Север», создаваемых для полета на Луну и известных сегодня под названием «Союз». Понятно, что главный конструктор не ограничился докладом и этими заметками – он и в дальнейшем обсуждал с Гагариным и другими космонавтами аспекты орбитальных полетов. Если же добавить, что шестерка членов отряда принимала активное участие в улучшении кабины «Востока» и составлении «Инструкции космонавта», то мы вправе назвать их не просто испытателями новейшей техники, но и рационализаторами, оказывавшими влияние на технический облик первых пилотируемых космических аппаратов.

Всё это в общем виде можно было рассказать сразу после полета, а подробности раскрыть позже, если уж не позволяли соображения секретности. Однако советские пропагандисты поступили иначе, заменив напрашивающийся образ высококвалифицированного профессионала иконой пламенного коммуниста, заслужившего своим подвигом право на всевозможные почести. Условия для развития «звездной болезни» были созданы в кратчайшие сроки. И противостоять ей оказалось необычайно трудно.

Первые публикации о полете Юрия Гагарина с перепечаткой сообщения ТАСС, комментариями ученых, популяризаторов, фантастов и пафосными стихами, посвященными событию, появились уже во второй половине дня 12 апреля. Например, вышли экстренные спецвыпуски газет «Правда», «Известия», «Вечерняя Москва», «Ленинградская правда». Поскольку информации в тот момент еще было мало, заметное печатное пространство отдали под фотоснимки с шествий и митингов, которые стихийно организовались во многих городах страны, прежде всего в Москве и Ленинграде.

Наибольшую прыть проявили специальные корреспонденты Николай Николаевич Денисов («Правда») и Георгий Николаевич Остроумов («Известия»), прилетевшие заранее в Куйбышев. Остроумов успел даже продиктовать «Репортаж с места приземления» для экстренного выпуска своей газеты:

«Только что видел Юрия Гагарина. Плотный, улыбающийся, как это может делать по-настоящему счастливый человек, он спускался с трапа самолета. На нем голубой, небесного цвета комбинезон, летный шлем. Наперебой обнимают его встречающие, поздравляют, целуют. С одним из своих, видимо, старых друзей, который встречал его здесь на аэродроме [вероятно, это был Герман Титов], Гагарин обнялся так крепко, что это было похоже на маленькую борьбу.

– Горячие поздравления вам от читателей „Известий“, – говорю я.

– Передайте им мой сердечный привет, – говорит первый космонавт.

Его глаза лучатся, будто до сих пор еще в них отражается звездный свет».

Нет сведений, присутствовали ли Денисов и Остроумов на докладе Гагарина 13 апреля перед Госкомиссией, но после нее они получили возможность интервьюировать первого космонавта. Вопросы были в основном банальные – такие же будут задавать Юрию Алексеевичу неоднократно в разных частях мира и в самых разных аудиториях. Как вы себя чувствовали перед полетом, во время него и после него? Как ощущается невесомость? Как выглядят космос и Земля из космоса? Когда вы впервые прочитали Циолковского? Кто ваш любимый писатель? Каковы ваши планы на будущее? Опытные советские корреспонденты не требовали от Гагарина технических подробностей, а если он им и рассказывал что-то «лишнее», бдительные цензоры всё «подчищали». Зато обращает на себя внимание следующий момент в описании космонавта (цитирую по репортажу Георгия Остроумова «Рассказывает космонавт», 13 апреля 1961 года):

«Он свеж и бодр. Чудесная улыбка не сходит с его лица. Сегодня он уже не в своем небесном комбинезоне, а в офицерской форме. Кстати говоря, она пополнилась еще одной деталью – значком, который говорит, что Юрий Гагарин летчик первого класса. Это звание присвоено ему сегодня».

Получается, что помимо внеочередного воинского звания майор Гагарин получил значок летчика первого класса, перепрыгнув через второй. Как это произошло? Сохранилось письмо командующего ВВС Приволжского военного округа генерал-лейтенанта Константина Терентьевича Цедрика в ответ на запрос Анны Тимофеевны Гагариной (датировано 1 сентября 1983 года):

«Юрий, тепло встреченный на аэродроме Куйбышев, уехал в санаторий на берегу р. Волга, где находился несколько дней под наблюдением врачей и готовился к перелету в Москву. С ним постоянно находились С. П. Королев, М. В. Келдыш и другие ученые, а также члены Государственной комиссии. Здесь он сделал доклад Государственной комиссии о выполнении полета, ответил на многочисленные вопросы корреспондентов и журналистов. В ходе работы комиссии возник вопрос о присвоении Юрию звания „военный летчик 1-го класса“(звание „летчик-космонавт“ было установлено позже). Этот вопрос был быстро решен генерал-полковником [Филиппом Александровичем] Агальцовым. По телефону был получен приказ Министра обороны о присвоении Юрию Алексеевичу Гагарину звания „военный летчик 1-го класса“ и воинского звания „майор“. Летный знак военного летчика 1-го класса я передал ему свой.

Юрий находился в спортивном костюме и, естественно, возник вопрос о форме одежды. Я обратился к генералу Каманину с вопросом, где костюм Гагарина? Он ответил, что, очевидно, в самолете, на котором прилетели остальные космонавты. Ответ был довольно расплывчатый, и я понял, что вопрос о костюме не был решен заблаговременно. Я нашел этот самолет на аэродроме и в нем костюм Юрия, который совершенно по своему „рабочему состоянию“ не был пригоден для представления рапорта правительству. Поэтому этот костюм я оставил в том же состоянии в грузовой кабине Ан-12 и решил пошить новый. Вопрос этот был решен командующим Приволжского ВО генералом Стученко, т. к. работники вещевого довольства потребовали вещевой аттестат Гагарина: „А может, срок носки не вышел?“ Обмундирование было пошито в ателье военторга и выдано со склада. Таким образом, Юрий был полностью подготовлен для рапорта правительству в форме и звании майора».