— Блин горелый! — воскликнула я беспокойно. — И давно ты здесь?

Айви улыбнулась, не размыкая губ. Зрачки у нее слегка расширились — вероятно, от выброса у меня адреналина.

— Не очень, — ответила она, поднимая с пола Рекс и укладывая на руку как младенца.

— Ты меня до смерти напугала, — пожаловалась я. — Чего это ты стоишь и на меня смотришь?

— Ну, прости, виновата.

Отпустив кошку, она вошла в кухню, подошла к мойке и подставила кофейную кружку под струю горячей воды.

Я вернулась к своему стулу, стараясь двигаться непринужденно, чтобы это не выглядело, будто я ее избегаю. Она не казалась смущенной. Вид у нее был… потрясающий. Алебастровая кожа даже порозовела чуть-чуть. В черном халате она двигалась с небрежной грацией и с какой-то необычной четкостью движений. Остротой. Да, проведенная у Кормеля ночь дала ей больше, чем спасение жизни.

— Как себя чувствуешь? — спросила я неуверенно, глядя на пиццу и думая, что вряд ли мой желудок ее выдержит. — Кормель тебя привез около полуночи. Но выглядишь ты отлично.

Под журчание кофе, который она наливала себе в чашку, она ответила, не поворачиваясь:

— И чувствую себя отлично. Просто отлично. Все корки отпали, все волдыри лопнули. — Она говорила сдавленным печальным голосом, аккуратно ставя кофейник на место. — Я себя ненавижу. Но завтра будет лучше. Я взяла чью-то кровь, чтобы не умереть. Единственное, что меня утешает — не у тебя. — Она повернулась, подняла чашку будто в салюте. — За малые победы.

Я не знала, что мне делать сейчас, когда она вот так стоит возле мойки, и нас разделяет кухонный стол.

— Прости, — сказала я тихо, — но мне все равно, что ты сделала, я только рада, что ты поправилась.

Но я не могла заставить себя подойти к ней и обнять. Пока не могла.

Она опустила глаза к чашке, которую держала в руке.

— Спасибо. Мы обе знаем, что чудовище никуда не делось, и нет необходимости лишний раз на него смотреть?

Тихое отчаяние поражения звучало в ее голосе, и я стала возражать:

— Айви, ты не монстр!

Она глянула на меня и отвернулась тут же.

— Тогда почему мне сейчас так чертовски хорошо? После того, что я сделала этой ночью?

Ответа я не знала. Но мои мысли вернулись к группке тех детишек. К сравнению черной магии с химиотерапией.

— Я одно только знаю: это спасло тебе жизнь, и я очень рада.

Она отнесла кофе к компьютеру. Сжав губы в ниточку, сняла со своего стула две книги и села перед пустым экраном. Я понимала, что сказать, но непонятно было, как. Прислушалась, ловя стрекот крыльев, но Дженкс был либо в святилище с детьми, либо специально затих, подслушивая.

— Айви, я… я должна тебя спросить об одной вещи.

Отбросив с глаз волосы, она шевельнула мышью, пробуждая компьютер.

— Да?

Да? Это звучало вполне невинно, но у меня застучал пульс, и я знала, что она знает, о чем я, и безразличие у нее деланное.

Охватив ладонями теплую чашку, я медленно сделала вдох.

— Если бы была у тебя такая возможность, бросила бы ты все, чтобы стать просто человеком?

Мышь застыла неподвижно. Айви посмотрела на меня пустыми глазами:

— Не знаю.

Нас прервал сухой стрекот крыльев, и ворвался Дженкс, рассыпая серебряные искры.

— Как? — вскричал он, повисая между нами в своей любимой позе Питера Пэна. — Рэйчел говорит, что может избавить тебя от жажды крови, а ты «не знаешь»? Что тебе в голову стукнуло?

— Дженкс! — воскликнула я, не удивившись, что он слушал. — Я же не сказала, что могу ее сделать человеком. Я только спросила, согласилась бы она, если бы это было возможно. И перестань ты уже нас подслушивать!

Айви покачала головой:

— Вот, стала я человеком, жажды крови больше нет. И с чем я останусь? Не жажда крови меня извратила, а Пискари. Все равно во мне жестокость будет смешана с любовью. Но только тогда, если я кому-то в порыве страсти сделаю больно, так это будет больно. Сейчас это хотя бы будет приятно.

Гуденье крыльев Дженкса снизилось на тон, а струйка пыльцы на миг позеленела:

— Вот оно что…

— Не говоря уже о том, что я стану более уязвимой и опущусь ниже в пищевой цепи, — добавила она, слегка покраснев и глядя пристально на экран, чтобы не смотреть на нас. — Всякий сможет тогда этим воспользоваться — да и сделает это, зная, какое у меня прошлое. А при нынешнем положении вещей никто не посмеет.

Я запахнула халат потуже — от холода.

— Можно ощущать себя сильной и без вампирского вируса.

— Ага, слыхала, — огрызнулась она, и у меня лицо застыло от этой вспышки гнева. — А мне вот нравится, что я вампир. Меня только потеря души пугает. Если бы я знала, что не утрачу ее, когда умру, я бы больше старалась… соответствовать. — Она посмотрела в мои глаза поверх книг по магии, сложенных на столе — я их утром приволокла с колокольни. — Ты и правда думаешь, что могла бы сделать меня человеком?

В вихре криков и шелка ворвались дети Дженкса. Я пожала плечами, глядя, как он их собирает в кучу, гонит перед собой и летит посмотреть, что их так всполошило.

— У Трента есть какое-то лечение. Оно эффективно лишь в одиннадцати процентов случаев и всего лишь переводит вирус и нейротоксины в дремлющее состояние. Если ты выживешь после его приема, все равно после смерти становишься нежитью и утрачиваешь душу. Ринн Кормель оценил бы его как неудачу. — Я слегка улыбнулась, думая, что хреново быть вампиром, даже таким уважаемым, как Айви. — Оно может облегчить тебе жизнь, а может тебя убить.

Я не собиралась рисковать, имея одиннадцать шансов на успех. Жизнью Айви — уж точно не собиралась.

— На самом деле, — сказала я, не зная, надо ли поднимать эту тему, — я думала скорее в сторону проклятия, которое превратит тебя в человека.

— Или в колдунью? — спросила Айви, чего я не ожидала. Как-то беззащитно прозвучал этот вопрос, и я заморгала.

— Вряд ли тебе понравится быть колдуньей, — тут же сказала я.

— А что такого? Ты ведь колдунья?

Вернулся Дженкс с одной из своих дочерей — у нее крылья запутались в чем-то вроде паутины.

— А я думаю, ты должна быть пикси, — сказал он.

С пальцев, которые бережно очищали крыло Джириксбелл, сыпалась пыльца.

— Ты бы так классно выглядела с крылышками и клинком. Я бы тебе позволил драться у меня в саду, когда только захочешь.

Мимолетная улыбка мелькнула у нее на губах и исчезла.

— Колдунью нельзя обратить, — коротко сказала она.

— Как и оборотня, — напомнил Дженкс и улыбнулся, запустив дочку в воздух. Девочка метнулась прочь, крича остальным, чтобы ее подождали, — так пронзительно, что ушам стало больно.