Аркадий, шатаясь, выбрался из-под навеса. Осборн лежал на спине, все еще сжимая ружье. Внешне было незаметно, что в него только что всадили пять пуль. Странно, но Аркадий не видел в нем мертвеца, ему даже казалось, что он не в охотничьем костюме, а в более изысканной одежде с налетом элегантности. Аркадий сел рядом. Глаза Осборна были закрыты, словно у него было время принять достойный вид. Аркадий видел, как тепло покидало тело убитого и оно начинало коченеть. Он устало снял с Осборна ремень и перетянул рану на ноге. Постепенно до него дошло, что над ним стоит Ирина. Она смотрела, не отрывая глаз. Чудилось, что на лице Осборна застыло выражение торжества, словно победа осталась за ним.

— Как-то он мне сказал, что любит снег, — произнес Аркадий. — Может, так оно и есть.

— Куда мы теперь?

— Уезжай.

— Я пришла за тобой, — сказала Ирина. — Скроемся отсюда и останемся в Америке.

— Я не хочу оставаться, — Аркадий взглянул на него. — И никогда не хотел. Я приехал только потому, что знал, что Осборн тебя убьет, если я не приеду.

— Тогда вместе вернемся домой.

— Ты уже дома. Теперь ты американка, Ирина, как тебе всегда хотелось, — улыбнулся он. — Ты больше не русская. Мы всегда были разными людьми, и теперь я понял, в чем эта разница.

— Ты тоже станешь другим.

— Я русский, — он постучал себе в грудь. — И чем дольше я здесь, тем больше чувствую себя русским.

— Нет, — она гневно потрясла головой.

— Взгляни на меня. — Аркадий поднялся. Нога онемела. — Не плачь. Видишь, кто я такой: Аркадий Ренко, бывший член партии и старший следователь. Если ты меня любишь, скажи по правде: какой из меня американец? Говори же! — воскликнул он. — Согласись, разве я не русский?

— Мы же все это время были вместе. Я не отпущу тебя одного, Аркаша…

— Пойми же, — он зажал ее лицо в ладонях, — я не такой смелый, как ты. Мне не хватает смелости остаться. Пожалуйста, дай мне вернуться. Ты будешь той, что ты уже есть, а я останусь таким, какой я есть. Я всегда буду тебя любить, — он осыпал ее поцелуями. — Так беги же.

— Соболи…

— Оставьте это мне. Поезжай, — он слегка подтолкнул ее. — Обратно будет ехать легче. Не появляйся в бюро. Ступай в полицию, в госдепартамент, куда угодно, только не в ФБР.

— Я люблю тебя, — она попыталась удержать его руку.

— Что мне, гнать тебя камнями? — спросил он.

Ирина выпустила руку.

— Так я пошла? — сказала она.

— Будь счастлива!

— Будь счастлив, Аркаша!

Она перестала плакать, откинула волосы, посмотрела вокруг и глубоко вздохнула.

— По такому снегу не помешали бы валенки, — сказала она.

— Верно.

— Я хорошо вожу машину. И погода, кажется, проясняется.

— Да.

Она прошла несколько шагов.

— Ты не пришлешь весточку? — оглянулась она. Измученный взгляд, в глазах слезы.

— Обязательно. Ведь письма доходят, не так ли? Времена меняются.

В воротах она снова остановилась.

— Как я могу тебя покинуть?

— Это я тебя покидаю.

Ирина вышла за ворота. Аркадий отыскал в одежде Осборна портсигар, закурил, слушая, как шумят под ветром ветки. Наконец он услышал урчание заработавшего мотора. Услышали и соболи — у них острый слух.

Итак, подумал Аркадий, налицо три сделки. Первая с Осборном, вторая с Кервиллом, а теперь с ним. Он вернется в Советский Союз, чтобы КГБ разрешил Ирине остаться в Америке. Он поглядел на Осборна. Но что я могу предложить, кроме самого себя? Соболей, разумеется. От них надо избавиться.

Он взял ружье из рук Осборна и заковылял к навесам. Интересно, сколько у него патронов? Погода прояснялась. Соболи успокоились, внимательно следили за ним, прижавшись к сетке.

— Прошу меня простить, — произнес вслух Аркадий. — Я не знаю, что с вами сделают американцы. Жизнь показала, что доверять никому нельзя.

Они, прильнув к сетке, настороженно смотрели на него. Черные как уголь шкурки.

— Мне выпала доля палача, — сказал Аркадий: — Ведь они добьются от меня правды. Это не те люди, что поверят неправде, сказочкам или небылицам. Жаль, но…

Он слышал, как бешено бились их сердечки в унисон с его собственным.

— Итак…

Аркадий отшвырнул ружье и взял в руки ломик. Неуклюже, стоя на одной ноге, он сломал замок. Соболь выскочил из клетки и через секунду уже был на заборе. Потом наловчился — машинально вставлял ломик и нажимал на него. И так клетка за клеткой. Сигареты действовали, как аспирин. Каждый раз, когда открывалась дверца очередной клетки, он с восторгом следил, как оттуда стремглав выпрыгивал дикий зверек и мчался по снегу — черное на белом, черное на белом, черное на белом, — и наконец исчезал.