На другой день штаб бригады выслал разведчиков, чтобы разыскать другие бригады и связаться с ними. Просохшие за ночь, мы лежали на моей плащ-палатке и делились впечатлениями прошедшего дня.

— Вот мы и окончательно попали в эту западню. Чего я очень боялся, то теперь уже случилось, — сокрушенно заметил Агапоненко.

— Подожди, Николай, не отчаивайся. Мы пока еще живы, поэтому что-нибудь придумаем, — пытался я утешить своего командира. — Надо провести тщательную разведку во все стороны блокады. Может быть, за рекой нет немцев.

— А ты знаешь, Володя, сейчас Березина разлилась на десятки километров, и форсировать ее будет просто невозможно, даже если и нет на той стороне реки немцев.

— Да, ты, пожалуй, прав, через реку будет перебраться очень трудно. Я вспоминаю, как мы в детстве строили из бревен плоты и катались на них по разливу полой воды реки Клязьмы, отталкиваясь длинными шестами. Она разливается по заливным лугам на многие километры.

— Ну, там у вас заливные луга, а здесь болото, — возразил Николай.

— Но я все же не верю тому, что везде немцы окружили нас. Здесь столько болот и лесов, что где-то, возможно, и нет их.

К вечеру вернулись разведчики. Они сообщили, что все бригады нашей зоны, в том числе заслоновцы и леоновцы, расположились километрах в десяти восточное нас. Немцы пока их не тревожат, остановились на большаке Лепель — Борисов и дальше не идут. Через наших разведчиков Леонов вызвал к себе комиссара бригады Игнатовича и начальника штаба Руколя. Мы с большим нетерпением ждали их.

Только к вечеру другого дня вернулись Игнатович и Руколь. Собрав всех командиров и комиссаров отрядов, Игнатович доложил нам сложившуюся обстановку. Оказалось, что заблокировано немцами очень много бригад не только нашей зоны, но и других партизанских зон. Тяжелые бои идут в Ушачском районе, где у партизан имелась мощная, заранее подготовленная линия обороны. Немцы наседают со всех сторон с танками, самоходными орудиями, а с воздуха ведет бой против партизан немецкая авиация. На западной стороне реки Березины тоже идут бои местных партизан с наступающими с запада немцами. Обстановка для всех нас была чрезвычайно тяжелая, почти катастрофическая. Немцы поставили перед собой цель уничтожить целую армию партизан в наших зонах. Продовольствие у нас кончилось. Голодные, мы можем продержаться неделю, от силы две. Леонов B. C., командир нашей партизанской зоны, послал несколько радиограмм в Штаб партизанского движения о нашем тяжелом положении, а оттуда передают: «Держитесь, пока есть возможность», и больше ничего.

— На совещании командиров бригад было принято решение, — сообщил нам дальше Игнатович, — провести всеми бригадами массированный штурм немецкой блокады в одном из районов большака Лепель — Борисов. Завтра к исходу дня мы должны скрытно подойти к большаку, а ночью штурмом прорвать линию блокады и вырваться из кольца окружения. Поэтому приказываю подготовить всех партизан к походу в сторону большака и к бою.

Уходя с этого совещания, Агапоненко шепнул мне:

— Ну, вот и навоевались. А теперь будем штурмовать, когда все это можно было сделать раньше, пока у немцев не было еще создано оборонительных рубежей. А сейчас что такое штурм? Это потеря огромного числа партизан. И еще вопрос, удастся ли нам прорвать тщательно продуманную линию обороны с дотами и таким вооружением, каким сейчас располагают немцы? В общем, гиблое это дело, идем на верную смерть.

Я понимал правильность рассуждения нашего командира и все же лелеял надежду, что нам удастся прорвать линию этой блокады.

* * *

Утром 8 июня 1944 года наша бригада двинулась в сторону большака Лепель — Борисов. Обоза теперь у нас не было, так как мы оставили все повозки в лесу еще тогда, когда уходили от немцев в это болото. Поэтому все отряды бригады шли, неся на себе только оружие. Боеприпасы у нас были только те, что находились у каждого партизана в сумке. У меня была половина диска патронов к автомату и пять патронов в нагане. Всего этого боеприпаса мне хватило бы на несколько минут ожесточенного боя. До большака было километров 20. Часа через два мы соединились с другими бригадами нашей зоны. Колонна партизан с обозами и местными жителями, которые также из леса двинулись вслед за нами, растянулась километров на 8–10 по единственной дороге, которая проходила по заболоченному лесу. Я посмотрел в конец колонны нашего отряда. Увидел лица хорошо знакомых мне партизан. Многие из них от недоедания и сильной усталости как-то почернели и сильно осунулись. Вот идет командир взвода и отличный пулеметчик Егор Евсеев, которого партизаны дружелюбно прозвали за высокий и могучий рост Егором «Малюткой». А вот идет всегда веселый и жизнерадостный Петр Захаров — бывший беспризорник. Когда-то в детские годы он был воришкой-«карманником», а теперь самый лучший партизан отряда и командир взвода. Родился Петр и жил в Москве, а потому партизаны так и прозвали его Петька «Москвич». А вон там, в хвосте нашего отряда, идут неразлучные друзья Владимир Егоров, наш командир хозвзвода, и его друг Франц Питч, немец-коммунист, стойкий антифашист.

Смотрел я на своих товарищей и горько думал, что, возможно, вижу многих из них сегодня в последний раз. А завтра, может быть, и я лягу вместе с ними своими костями в общую братскую могилу. Ночью нам предстоит тяжелый, жестокий бой против оккупантов.

Партизаны шли молча, опустив головы, с решительными лицами. По замыслу командования нашей зоны сначала на прорыв должны были пойти хорошо вооруженные штурмовые отряды бригады Леонова, а затем вслед за ними, расширяя прорыв, должны были пойти остальные отряды бригад, прикрывая с флангов отходящие через прорыв обозы, местных жителей, женщин и детей. Нашему отряду было приказано идти вслед за штурмовыми отрядами, чтобы закрепить успех прорыва и пропустить идущие за нами обозы и местных жителей.

Почему был избран район штурма большака Лепель — Борисов именно там, где мы его переходили, когда по этой дороге неделю тому назад отходили в заболоченные леса под озеро Палик, я не знаю. Но я считал, что это уже тогда было большой ошибкой нашего командования. Так оно на самом деле и получилось.

Не доходя километра два до большака, боевые отряды развернулись и подготовились к штурму. Когда совсем стемнело, они пошли на штурм, а мы двинулись вслед за ними. Командир отряда Агапоненко очень волновался. Он подозвал меня к себе и сказал:

— Комиссар, давай веди отряд, а я пойду в середине колонны, чтобы были слышны мои команды всему отряду.

— Хорошо, Николай, я пойду впереди, только не отставайте от меня, — предупредил я его, — а то мне некогда будет смотреть, идете ли вы за мной, так как мне нужно будет все внимание сосредоточить на том, что делается впереди, следить за ходом боя.

Я выдвинулся в голову отряда и повел его за собой. Внимательно приглядываясь к местности и к тому лесу, по которому мы шли, я с радостью узнал этот лес. Это был тот самый сосновый лес, по которому мы шли неделю назад, когда пытались пройти линию блокады одним нашим отрядом. Я очень хорошо представил себе эту местность и принял решение вести отряд с левой стороны тех высоток, на которых, очевидно, немцы поставили свои доты и оттуда встретят нас прямым огнем из пулеметов и автоматов. И решил обойти эти высотки с левого фланга, где есть глубокие балки. Вначале, когда было еще тихо и бой не начался, я следил за идущим за мной отрядом. Но через некоторое время штурмовые отряды, не выдержав зловещей тишины, не доходя метров триста до высотки, с криками «Ура!» бросились вперед.