— Да?

— Я… я так хотела, чтобы праздник для тебя стал настоящим. Домашним. Ты этого заслуживаешь. Чтобы твоим друзьям понравилось. Я не могла подумать, что сама… что из-за меня… Илья, пожалуйста, извини за все и… спасибо, что пришел.

Я молчу, наблюдая за девчонкой. Только сейчас обращаю внимание на доносящиеся из-за стен и двери звуки вечернего общежития, готовящегося достойно встретить рождественскую ночь. Обвожу взглядом полуосвещенную комнату, поднимаюсь со стула и твердо говорю:

— Одевайся, воробышек. Нам пора.

Птичка удивленно вскидывает голову и снова туже запахивается в халат.

— Куда? — спрашивает растерянно.

Я передергиваю плечами и честно отвечаю:

— Не знаю, воробышек, дорога покажет. Просто пойдем.

— Ты уверен? — задает она странный вопрос и хмурит брови, вглядываясь в мое лицо.

— Уверен, птичка. Оденься потеплее, ты совсем замерзла, и возьми с собой теплые носки. Я подожду за дверью.

— Нет! — она останавливает меня, стремительно поднимаясь с кровати. — Не уходи, — просит, делая ко мне шаг, но тут же поспешно отступает. — Не надо. Просто отвернись, этого будет достаточно.

Она не хочет оставаться одна, понимаю, но признаться в этом выше ее сил, и я уступаю. Я отворачиваюсь к двери и целую минуту разглядываю трещины в старой деревянной панели, соблюдая кодекс приличия, но девчонка манит меня к себе, как ночного мотылька фитилек, и я поворачиваю голову и нахожу ее отражение в потемневшем по краю овальном зеркале на стене…

Черт!

Птичка сняла халат, оставшись в черных трусиках-бикини, и ее стройная спина с перекинутыми на плечо волосами, тонкая талия и округлые бедра заставляют меня глубже вздохнуть и с досадой и болью за девчонку стиснуть зубы: я слишком сильно соскучился по ней, слишком сильно ждал встречи, чтобы сейчас заставить себя хоть на секунду отвести от нее взгляд. От моей птички, едва не угодившей в пасть к Ящеру.

Как же я тосковал по тебе, воробышек! Я бы проклял себя, если бы не успел.

Встреча с прошлым не прошла для девчонки бесследно: руки не послушны ей, а движения рассеянны. Она долго мучает застежку бюстгальтера, надевает джинсы, натягивает свитер… Включив фен, сушит волосы. Подойдя к шкафу и отворив длинную створку, долго смотрит на полку перед собой, пока наконец не достает две пары носков. Надев одну, вторую — шерстяную — растерянно держит в руках, прижав к груди, оглядывается на меня, видимо, не зная, что с ней делать.

Я отбираю у нее носки и помогаю надеть куртку. Спрашиваю после ее минутного замешательства:

— Где твоя шапка, воробышек? На улице холодно.

Птичка оглядывается на вешалку и неуверенно бормочет:

— Не знаю. Кажется, потеряла. Но это не страшно, — говорит, застегивая ворот и сжимая его в пальцах, — ведь есть капюшон… Правда, я не помню, куда положила твой шарф…

Мой шарф… Я не хочу, но улыбаюсь про себя мыслям девчонки: воробышек-воробышек, ты неисправима.

Она берет со стола и надевает очки, наклоняется застегнуть ботинки, но очки тут же падают к ее ногам, не удержавшись на лице. Птичка поднимает их — погнутые, с трещинкой на стекле, пытается согнуть поврежденную дужку непослушными пальцами… Вновь надевает и застывает у двери, остановив взгляд на своем отражении в зеркале над умывальником…

Чертов ублюдок! Я чувствую, как во мне напрягается каждая мышца.

Когда ее рука, поднявшись, касается оцарапанной щеки и вспухших обветренных губ, я обнимаю девчонку за плечи и решительно вывожу из комнаты, не дав ей шанса вновь уйти в себя.

— Пошли, птичка!

— Да…

* * *

В кинотеатре полно народу. Она сидит, уткнув нос в воротник своего пуховика, и, не мигая, смотрит перед собой на экран. Наверное, зря я выбрал комедию, воробышку совсем не смешно, впрочем, мне тоже. Но мы продолжаем молча смотреть фильм, в котором известный голливудский комик изображает важного профессора, в результате неудачного эксперимента над собой на глазах своей девушки и студентов — учеников демонстрирующего истовую влюбленность в молоденькую самку кенгуру, в результате чего все время получает от озадаченного животного передними лапами по морде.

Народ в зале покатывается от смеха, дружно жует попкорн, делится впечатлениями… После часа просмотра я встаю и говорю птичке:

— Пойдем, воробышек, — нахожу ее руку и увожу за собой из зала…

Мы в торгово-развлекательном центре Градова. В новогодние праздники центр украшен праздничной мишурой и полон праздношатающегося народа, я завожу девчонку в маленькое популярное кафе итальянской кухни, с трудом отыскав свободное место в людном зале, и спрашиваю, помогая ей раздеться и разместиться за угловым столиком.

— Что тебе заказать? Ты проголодалась? Пиццу? Что-то посерьезнее? Здесь хорошая кухня и быстрое обслуживание. Вот увидишь, нам не придется ждать.

— Спасибо, Илья, — отвечает птичка, складывая руки под столом на коленях, и чуть улыбаясь мягкими губами, такими яркими сейчас на ее лице. — Я ничего не хочу. Просто посижу, если ты не против.

— Еще как против, — я опускаюсь на стул напротив девчонки, взглядом останавливая подошедшего к нам официанта. — Так не пойдет, птичка. Если ты не будешь есть, я тоже не буду. А я с дороги и, черт возьми, голодный как волк! Еда в самолетах отвратная, но я бы и от нее сейчас не отказался, уже и не вспомню, когда последний раз ел. Так что, уходим?

— Но…

— Воробышек, не упрямься. Ты сама меня научила этому хитрому приему дружеского шантажа — помнишь, с шампанским? Теперь твоя очередь.

— Но я действительно не хочу, Илья, — волнуется птичка, и это ее волнение и наползающий на бледные скулы румянец уже дорогого стоят. — Я не смогу сейчас… Мне кажется, — она вздыхает, поправляет очки и смущенно оглядывается на официанта, — не смогу ничего съесть. Извини.

— Тогда, может, чай? — я не намерен легко сдаться на ее волю, вокруг приятная суета, мелькают официанты, тихо играет музыка — мне очень хочется, чтобы птичка расслабилась. — Ты любишь с мятой, я помню. Или лучше кофе? Я слышал, здесь отлично готовят капучино.

— Нет, лучше чай, если можно, — уступает она.

— Хорошо, — я беру со стола меню и делаю заказ.

* * *

Люков замечательно ест — не спеша, но и не затягивая с процессом, с ровным мужским аппетитом. Мне кажется, я бы могла смотреть на него вечно. Разламывает в красивых пальцах хлеб, ловит твердыми губами оливку, жестко смыкая рот…

— Воробышек, лазанья сегодня восхитительна, хочешь кусочек?

Колючий взгляд останавливается на моих губах, скользит по щеке и только после этого поднимается к глазам. А передо мной вдруг проносится видение, как этот самый взгляд скользил по моему голому телу.