Мы побывали у того креста, где мы уже были с Марией Дмитриевной. Потом опять спустились к морю, в очаровательную бухту. И снова ехали дорогами, пока, наконец, не добрались до какого-то городка, где зашли в маленькую гостиницу. В ней нам подали хороший обед и очень вкусное белое вино. Оно, кажется, называлось «Анжуйским». Если его газировать, то получалось шампанское. Выпив бутылку, я немного опьянел, и мы решили, что ехать сегодня дальше нельзя. И мы заночевали. Комната, в противоположность обеду, была скверная, но чистая. Благодаря последнему обстоятельству спали хорошо.

На следующий день спустились к морю и выкупались в очаровательной бухте. Возвращались другой дорогой и заехали к одним моим русским знакомым. Это место называлось Abeille, что по-русски означало «Пасека». Кажется, нам дали там меда. Но без «кажется» там жил с женою один несчастный русский литератор. На нервной почве у него были спазмы в глотке, и он ничего не мог есть. Теперь, после смерти моей жены Марии Дмитриевны, я знаю, что эти спазмы могли быть следствием рака пищевода. Его жена приняла нас радушно.

Оттуда было совсем недалеко до Clos de Potas. Но на дороге я налетел на что-то. Я не пострадал, но переднее колесо дало восьмерку. Дима взял колесо между колен и восьмерку выпрямил. При этом он совершенно измазал свои штаны, которые я ему только что подарил. Известно, что запорожцы из презрения ко всякой роскоши свои бархатные шаровары «шириной с Черное море» мазали дегтем. Я Диме ничего не сказал, Мария Дмитриевна его слегка побранила, а Анна Бернард овна брюки выстирала. И в общем все вышло хорошо.

* * *

Утешением Анны Бернард овны, всегда печальной, потому что она болела, была, как я писал уже выше, кошечка Mimi. Она была очень робкой и, как говорили, боялась лисы, промышлявшей вокруг фермы. Быть может, это ей нашептал дикий кот, ее приятель, который будто бы побывал у лисы в зубах.

Однажды дул мистраль. Летом он теплый, а в небе полная луна. И тогда Mimi исчезла в первый раз. Я пошел ее искать. Заросли сильно шумели. Mimi, вероятно, думала, что не расслышит шагов лисы, и потому забилась в кусты. Когда я внимательно стал обходить Clos de Potas, я услышал тоненький писк. На мой зов она пришла ко мне прямо в руки. Я принес ее Анне Бернардовне и видел, как она расчувствовалась. Но вскоре Mimi пропала снова, и я уже больше ее не нашел. И это было плохое предзнаменование. Нехорошо, когда вещи (а звери для людей — это те же вещи) изменяют.

* * *

А еще была Bibi, молодая козочка, и тоже любимица Анны Бернардовны. На нее возлагались надежды в смысле молока. Пока же она паслась вокруг слив на веревочке. И, должно быть, прыгнула неудачно, запуталась веревочкой вокруг шеи, повисла на ней и задохнулась. Анна Бернардовна была безутешна. Еще один грозный признак.

* * *

Как-то в один погожий день мы с Федей поехали покупать лошадь. Это было очень серьезное дело, потому что лошадь стоит дорого. Поднялись в горы в соседний городок. Долго торговались с владельцем дрессированного коня. Это значит, что конь работал и выполнял команды, если разговаривать с ним лошадиным голосом. Тогда он делал все, что надо. Когда кончалась борозда между двумя виноградными рядами, произносились поворотные слова и конь переходил на соседнюю борозду. Управлять таким конем научился и Дима. За коня заплатили две с половиной тысячи франков (сто долларов).

* * *

Примерно через месяц Дима уехал в свою Африку. А мы стали потихоньку готовиться переезжать к морю. Но прежде Федя и Анна Бернардовна как бы взяли отпуск и спустились отдохнуть к морю. А их заменила Мария Бернардовна, старшая сестра Анны Бернардовны, и ее двенадцатилетняя дочь. Старшая сестра казалась моложе младшей, потому что ничем не болела. Она была красива и улыбалась тою же египетскою улыбкою, как тогда в Берлине, у Ефимовских, когда пьяный произвел меня в Рамзесы.

Мария Бернардовна оказалась щедрее своей сестры: она вытащила все банки с вареньем, которое наварила Анна Бернардовна, и нам позволила собирать для себя все миндали, которые падали с высоких деревьев. А ее дочка за отсутствием других кавалеров — Семал был не в счет — стала обучать меня танцам на площадке перед домом. Вместо музыки она напевала модную тогда песенку «Je cherche mа Titune…»[50] При этом она теребила меня нещадно, пока ее мать не спасала меня.

Я заметил, что у Марии Бернардовны очень хороший характер. Да и могло ли быть иначе — она была красива и здорова. Здорова до такой степени, что через некоторое время после этого она поступила в балет в Париже, правда, в кордебалет

* * *

Итак, после возвращения в Clos de Potas Феди с Анной Бернардовной мы переехали к морю с Марией Бернардовной и Titune. Захватили с собою и Семала, потому что Федя его больше терпеть не мог.

У моря я снял небольшую виллу. Мария Бернард овна с дочкой вскоре вернулись в Париж. Семал же снова начал совершать «подвиги». Он что-то нам варил и стирал белье у общественного фонтана.

Вилла стояла на берегу моря в местечке St. Margerite. Это был маленький одноэтажный дом, с одной стороны море, а с трех других какие-то заросли. У Lavoir[51] Семал познакомился с соседкой по фамилии Dubussi и сейчас же с нею поссорился, хотя она была молодая и красивая. Я тотчас же сочинил на него двустишие:

Но она его бесила. После ссоры они встретились в местном магазинчике и мадам Дюбюсси громко сказала хозяину:

— C’est un bandit![52]

Семал немедленно ответил:

— Moi non bandit, vous — bandit![53]

Хозяин магазина и все гости хохотали до упаду.

* * *

Здесь мы купались вволю. Семал тоже. Но так как у него не было купальных трусиков, то однажды проезжавший полицейский на него накричал. Но видя, что он ничего не понимает, махнул рукой и поехал дальше.

Впрочем, со мною тоже был случай. Мы купались с Марией Дмитриевной где-то подальше, на пустынном пляже. Совсем близко от моря проходила дорога. Как-то, выкупавшись, я одевал трусы, но порыв ветра унес их. В это время на дороге показался грузовик, в кузове которого стоя, тесно прижавшись друг к другу, ехала «банда» итальянок на работу. Когда они увидели меня, то подняли радостный вой и начали махать мне руками, пока Мария Дмитриевна не накинула на меня простыню.

И несколько слов о Семале. Когда мы еще жили в Clos de Potas, мне приснился сон про него, будто бы он превратился в дикого осла и приставал к Марии Дмитриевне. А я будто бы его, осла, избил палкой. И проснулся. Некоторое время ходил с этим сном, пытаясь его разгадать. Но тут ко мне обратилась Мария Дмитриевна: