даже не хотел, чтобы до его слуха доходили разговоры о войне. Поэтому в предпринимаемых вандалами походах предводительствовал его племянник (? – В.А.) Оамер, искусный в военном деле (его называли Ахиллесом – славнейшим греческим героем под стенами Трои в «Илиаде» у Гомера. – В.А.) вандалов. В правление этого Ильдериха вандалы были разбиты в сражении маврусиями, жившими в Бизакии, вождем которых был Антала» («Война с вандалами»).

Разгром вандальского военачальника, украшенного столь почетным титулом (шутка ли – второй Ахиллес!), полудикими маврами был во всех подробностях описан звучными гомеровскими гекзаметрами, только не на греческом, а на латыни, упомянутым нами выше афроримским поэтом Флавием Кресконтием Кориппом (хотя он и не был очевидцем событий, которые описал). Впрочем, Кориппу схватка Оамера с маврами Анталы представлялась не более чем прелюдией к главному событию, описанному в его эпическом панегирике восточноримскому стратегу Иоанну, бросившему, в разговоре со своими подчиненными, ретроспективный взгляд в историю последних десятилетий Ливии (Африки. – В.А.). Согласно Иоанну (а скорее всего – все-таки Кориппу), многочисленный, поднятый по тревоге, отряд вандальских «сил быстрого реагирования» во главе с Оамером попытался отрезать пусть отступления маврам, возвращавшимся с добычей из грабительского набега на вандальские земли. Этими землями, ограбленными маврами, судя по тому, что нам известно об Антале, была, скорее всего, область между современными городами Тебессой и Гафсой, в которой были расположены как обширные «вандальские наделы», так и важные христианские центры – например, Телепта. При появлении вандальской конницы Антала отступил на запад, в горы, вероятно, вовсе не желая заманить преследователей в западню, а лишь стремясь (по крайней мере, поначалу) оторваться от противника, вне всякого сомнения, превосходящего его численностью и вооружением, что не мешало ему держать под пристальным наблюдением вандалов, допустивших поистине преступную беспечность и неосторожность. Разгоряченные погоней под палящим солнцем и мучимые жаждой, они расположились лагерем в гористой, труднопроходимой для конницы местности, похоже, не выставив охранения и выслав немалую часть своего отряда за водой к ближайшему источнику. Даже если область между горным кряжем Неменча и горами Джебель Онк была в описываемое время менее безводной, чем впоследствии, путь за водой и обратно отнял у водовозов много сил и времени. А их отсутствие, опасно уменьшившее численность вандалов, заметно увеличило шансы воинов Анталы на победу. Мавры напали, в первую очередь, на тех вандалов, что, томясь от жажды, ожидали возвращения водовозов, а покончив с ними, утомленными и не слишком многочисленными, черной молнией обрушились на возвращавшихся вандальских всадников, чьи лошади, тяжело навьюченные бурдюками с водой, утратили необходимую подвижность и рассеяли их, словно дым. Спастись бегством от сынов пустыни, превосходно знакомых с местностью, удалось мало кому из вандалов. Лишь горсточке вандальских воинов, во главе с не утратившим мужества даже после разгрома Гоамером, посчастливилось уйти от погони и вернуться на вандальскую территорию.

Т.о. в течение пяти или шести лет вандалам пришлось дважды испытать горечь поражения, нанесенного им какими-то жалкими «нагими маврами» (Прокопий Кесарийский). Из первого поражения они, кажется, не сделали надлежащих выводов, сочтя его досадной случайностью (мол, военная фортуна переменчива – и все тут!). Может быть, сыграла свою роль последовавшая вскоре после этой конфузии смерть царя вандалов Тразамунда, заставившая отложить явно назревшую военную реформу. Но после второго поражения, возникшая в качестве реакции на столь позорный разгром, развеявший миф о непобедимости вандалов, сильная вандальская «военная партия» решила действовать. Хотя Людвиг Шмидт придерживался мнения, что эта вторая неудача вандалов в войне с Анталой была не причиной вспыхнувшего мятежа, а лишь поводом к нему. Главной же причиной бунта вандалов, сохранивших в своей массе верность арианству, против почти полностью «окафоличившегося», по их мнению, царя Ильдериха, было общее положение вандальского государства, срочно нуждавшегося в реорганизации армии, и в особенности – засилье православных при дворе. Факт поражения, понесенного самим «вандальским Ахиллом» – Гоамером – этой «сильной личностью» при слабом царе, представлявшим собой главную опору государства, дискредитировал в глазах подданных как его самого, так и его царственного сородича и покровителя. Теперь оставалось лишь отделаться от явно невезучего (как говорили раньше – бесталанного) царя. Не только приверженность Ильдериха «римской» (т. е. «вражьей») православной вере, но и его неспособность защитить границы вверенного ему Фройей (так вандалы называли Господа) государства наглядно продемонстрировали всем и каждому, что он не только не достоин, но и не способен этим царством управлять…

Так-то оно так… Но кажущаяся безупречной логика доводов, приведенных Людвигом Шмидтом в обоснование правильности своей версии, все-таки не может заставить автора настоящей книги не задаться следующим вопросом. Разве, в случае если причиной мятежа действительно была повторная победа мавров над вандалами, не логичнее было бы со стороны последних прежде всего реформировать свое дважды разбитое маврусиями войско? Ведь не Гильдерих, а Гоамер командовал вандальским войском, потерпевшим поражение от воинов Анталы. Поэтому разгром отряда Гоамера компрометировал именно Гоамера, а не самого вандальского царя. Государем был назначен новый главнокомандующий, который мог попытаться отучить вандальских конных воинов от ставших для них традиционными, но, очевидно, устаревшими в изменившихся условиях, германских способов боя и надлежащим образом переобучить их, подготовив к борьбе с появившимся новым, опасным противником. Зачем же царя-то менять? Но часы царствования Ильдериха были уже сочтены. Пока он безмятежно коротал эти оставшиеся ему дни в роскошных покоях своего дворца в Анклах, пригороде Карфагена, воспетого в известной эпиграмме Луксория:

Дивной блестит красотой строенье царя Хильдерика;

Все в нем: искусство, талант, роскошь, богатство и труд.

К Солнцу шлет он лучи, не от Солнца лучи принимает:

Мрамор навстречу заре сам расцветает зарей.

Пол безоблачно бел, как будто под снежным покровом;

Кажется, сделаешь шаг – ноги провалятся в снег…

Новый, крайне честолюбивый царевич уже вовсю готовился свергнуть «православного латинянина» с вандальского престола. Ему тоже пришлось долго ждать своего часа, как и всем вандальским претендентам на престол (спасибо Гейзериху с установленным им порядком престолонаследия). Этим царевичем был Гелимер, внук воинственного флотоводца Гензона, старший сын Гелариса от неизвестной жены, вряд ли принадлежавшей к царскому роду.

Источники именуют нового царя вандалов и аланов (правившего с 530 по 533 г.) по-разному – Гелимером, Гейлимером, Гейламиром. А поэт Корипп, с целью возвеличения своего любимого полководца – «ромея» Иоанна, предпочитает именовать Гелимера «тираном». Справедливости ради следует заметить, что после своего воцарения Гелимер сначала и вправду повел себя, как тиран. Он бросил в темницу Ильдериха-Хильдерика, Гоамера-Оамера, да и других потомков Гунериха, включая брата Гоамера – Оагейса, Оагеса, Оагея или Евгеция (именуемого Прокопием Кесарийским, на греческий лад, Эвагеем) – известного нам по уже упоминавшейся позднеантичной «Латинской антологии» сочинений