И только в тесной области куренного самоуправления казак являлся если не господином сложившихся порядков, то во всяком случае полноправным членом общины, могущим постоять за свои права. Куренная община действовала на основании обычного права, и в основе этих обычаев лежало выборное начало. Главное лицо в общинном самоуправлении был выборный атаман, а сходы или куренные рады выборными и контрольными органами. В архивных делах сохранились приговоры куренных обществ, характеризующие отношение куреней к выборным куренным атаманам. В приговоре общества куреня Нижестеблиевского за 1815 год говорится, что избранный – «человек честного состояния и поведения доброго, не пьяница, не убийца, не клеветник, в штрафах и подозрениях ни в каких никогда не бывал». Обязывая атамана, чтоб он и впредь был хорошим человеком и «усердно правил свою должность», общество в заключение постановило: немедленно отрешить от должности и избрать другого, если избранный атаман «польстится на просьбы и подарки».

В 1816 году место войскового атамана Бурсака, ушедшего по старости на покой, занял подполковник Матвеев.

В жизни войскового атамана Матвеева было много случайного, но характерного для казака. По рассказам старожилов, Григорий Кондратьевич Матвеев был крепостным лакеем у графа Разумовского, бежавшим к черноморцам во время формирования войска. Старый черноморский офицер, хорошо знавший Матвеева, передал П.П. Короленко, что во время именин Матвеева, командовавшего уже тогда полком, один из черноморских офицеров, в виде сюрприза, ввел в собрание унтер-офицера, служившего в соседнем эскадроне, и обратился к Матвееву со словами: «Цилуй, батьку Грицьку, цего молодця, бо це твий брат!» Это действительно был брат Матвеева, отданный Разумовским в солдаты. Когда Матвеев был уже войсковым атаманом, его мать продолжала оставаться крепостной графини Разу-мовской, которая ни за что не захотела отпустить ее на волю, несмотря на крупный выкуп, предложенный ей Матвеевым.

И вот этого бывшего крепостного человека Бурсак рекомендовал в атаманы. По рассказам, Матвеев был утвержден им благодаря содействию гр. Ланжерона, которого он спас от смерти в одном из сражений во время турецкой войны. Черноморская старшина, объединенная уже в особую группу, отнеслась недружелюбно к новому атаману. Он был моложе многих по службе и не стоял в ряду главарей Черноморского панства.

А между тем Матвеев был не рядовым офицером. Участвуя в целом ряде сражений во время войны с турками до переселения черноморцев на Кубань, в походе в Персию, затем снова в турецкой войне 1807 года, он получил последовательно все офицерские чины до полковника включительно и несколько орденов за храбрость, в том числе орден Св. Георгия 4-й степени. Как боевой офицер, Матвеев, кроме личной храбрости, несомненно, отличался умением руководить казаками.

Но попавши в положение войскового атамана, Матвеев лично не принимал никакого участия в борьбе с горцами, и это поставлено было ему в вину. Сосредоточившись исключительно на канцелярских делах, Матвеев оказался плохим военным администратором. Горцы грабили и разоряли Черноморию, а Матвеев не предпринимал ничего решительного и лишь просил гр. Ланжерона о посылке в Черноморию регулярных войск. Дело окончилось тем, что когда Черноморское войско было изъято из ведения херсонского военного губернатора гр. Ланжерона и подчинено было командующему отдельным Кавказским корпусом генералу Ермолову, то Ермолов совсем лишил Матвеева военной власти и назначил начальником Черноморской Кордонной линии генерала Власова, подчинивши ему в военном отношении и Матвеева.

Причиной такого поведения Матвеева служили мягкий характер атамана и недружелюбное отношение к нему старшины. По натуре он был очень добрым человеком. Походы его в Персию, на Дунай и пр. не наложили на него клейма утеснителя казаков. Он был чуток к чужой беде, что ярко выразилось в его горячем отношении и заботах о переселенцах в Черноморию в 1820 году. Но у Матвеева не хватало ни характера, ни решимости, чтобы самому действовать более энергично и влиять на других в таком же духе.

Поэтому Ермолов сразу же отстранил его от военных операций и в ноябре 1820 года известил его из Тифлиса о назначении г.-м. Власова, которому поручил осмотреть снаряжение черноморских казаков, их оружие, расположение полков по границе и способы защиты ее, состояние войсковых заведений и хозяйства у казаков, отправление чиновниками своих обязанностей и особенно случаи нарушения субординации. Ермолов находил, что на линию войско выслало слабые полки и что из этих ослабленных полков много казаков отвлекалось несением других служебных обязанностей и вообще отлучками с линии. Это поощряло черкесов к набегам, делало их дерзкими и самона-деянными. Поэтому Ермолов распорядился, чтобы, кроме общих его указаний, г.-м. Власов подробно осмотрел все в войске и привел его в порядок.

Генералу Власову, однако, поручена была ревизия одной только военной части. «Пребывание его в Черноморском войске, – писал Ермолов, – не должно препятствовать вам, г. атаман, в отправлении должности вашей со всею по месту вам принадлежащей властью. Власов, имея поручение во всех частях осмотреть войско, не имеет права входить ни в какие внутренние и хозяйственные по оному распоряжения, также и вы, с своей стороны, не можете делать никаких перемен в обороне границы и в войсках, на кордонной страже состоящих».

Судя по этому распоряжению, Ермолов начал свою деятельность по войску осторожно и осмотрительно. Но энергичный и решительный генерал упустил из виду, что в Черноморском войске военная жизнь была так тесно связана и переплетена с гражданской, что, касаясь одной из них, нельзя было не затронуть и другой. Генерал Власов, распоряжаясь войсками и военной службой казаков, производил давление на гражданский и экономический быт казачества. Нельзя было, положим, усилить наряды казаков на кордонную службу или вызвать новые части войск для снаряжения военных экспедиций за Кубань в горы, – и не тронуть при этом экономической жизни, не ослабить, хотя бы временно, хозяйства казака. Естественно, что на этой почве должно было происходить столкновение гражданских распоряжений с военными, стеснения казаков и появление разного рода непредвиденных случайностей, а значит, и взаимное недовольство начальствующих.

В действительности так и было. Невыгоды двоевластия влекли к разного рода недоразумениям. Да и сам Ермолов фактически часто вводил генерала Власова в круг гражданских обязанностей. В 1822 году он препроводил через Власова «Правила по управлению Черноморским войском» вой-сковой канцелярии с тем, чтобы последняя дала свои заключения по поводу этих правил. Канцелярия возвратила их обратно Власову «с своими мнениями», но казаки прекрасно понимали, что Власов, без их ведома и желаний, мог дать со своей стороны совершенно нежелательные для войска замечания и ему, как близко стоящему к войску лицу, могло быть оказано доверие, хотя бы он и ошибался.

Целых 6 лет генерал Власов заведовал Черноморской Кордонной линией по р. Кубани и был посредствующим лицом между Ермоловым и войском. В июле 1826 года генерал-адъютант Стрекалов известил войскового атамана Матвеева, что по Высочайшему повелению г.-м. Власов отстранен от командования Черноморским войском за противозаконные поступки – разорение мирного черкесского племени князя Сагат-Гирея. На место устраненного Власова назначен был г.-м. Сысоев, так же, как и Власов, донской казак. В том же году 29 сентября по ходатайству Ермолова Черноморское вой-ско подчинено было г.-л. Емануелю, командующему войсками на Северном Кавказе и Кавказской кордонной линией.