Как во многих других случаях предоставления доказательств по этому делу, Ратлеф-Кальман ошибалась, но она ошибалась намеренно. К лету 1927 года одиннадцать человек узнали в претендентке Франциску, а именно Отто Мейер, бывший учитель Франциски в Хигендорфе, его сын Ричард, а также Марта Шрок, подруга детства Франциски, Анна Вингендер и три ее дочери – Дорис, Луиза, а также вышедшая замуж Кэт Выпрыжик, – также сестры Франциски Гертруда и Мария-Юлиана, ее мать Марианна и брат Феликс, даже несмотря на то что двое последних внезапно и без видимых причин изменили свое мнение на противоположное {57}.

Но если Ратлеф-Кальман была намерена игнорировать эти доказательства, то официальные власти таких намерений не имели. Мартин Кнопф передал свои отчеты, а также показания свидетелей и фотодокументы графу фон Харденбергу, который, в свою очередь, передал полиции Дармштадта дубликат досье, а также сопроводительное письмо, в котором говорилось, что удалось определенно установить, что на самом деле претендентка носит имя Франциска Шанцковская. Полиция Дармштадта передала эти документы полиции Берлина и потребовала от нее, чтобы было вынесено официальное решение по данному вопросу. После короткого расследования берлинская полиция пришла к заключению, что на самом деле претендентку зовут Франциска Шанцковская, и дело о ней было закрыто {58}.

Все, игра окончена. Но судьба решила еще раз прийти на помощь Франциске. Как бы странно это ни звучало, но люди по-прежнему хотели верить, что она и есть та самая великая княжна Анастасия и что все, что рассказала им Ратлеф-Кальман, было правдой. Как ни странно, реальные факты спассовали перед желаемым, сторонники Франциски оставили расследование без внимания, исказили и отбросили за ненадобностью, доведя до уровня нелепицы.

Феликс Шанцковский ушел в тень и больше не появлялся в этой истории, однако он тоже стал ее частью: как только он изменил свое мнение и подписал документ, в котором он отказывался от сделанного им ранее признания, как только он отказался от сестры, он тоже оказался вовлеченным в тайное намерение своей матери скрыть правду. Каждое заявление такого рода еще глубже погружало семью в пучину лжи, где преобладал страх обвинения в тайном сговоре и привлечения к ответственности за него. Положение усугублялось тем, что в частной беседе он признавал, что солгал тогда. Гертруде он сказал, что встреча с Франциской состоялась в том месте, «где королевы гуляли в парке», очевидно, имея в виду замок Зееон; там он узнал ее, но после отказался от этого в своих письменных показаниях {59}. То же самое он сказал своей жене Эмме Мюллер, их дочери Вальтраут, а также своей племяннице, добавляя при этом, что «ради семьи» он отказался от результатов опознания, сделанного им в первый момент встречи {60}.

Все это быстро кануло в небытие, и общественное мнение, завороженное мифом о выжившей Анастасии, быстро забыло «легенду о Шанцковской». Однако официальные власти этого не знабыли, более того, в это дело вмешался человек, участия которого меньше всего можно было бы ожидать, а именно – Адольф Гитлер. Третий рейх взялся решить данную проблему {61}. В 1937 году представитель Министерства внутренних дел в Берлине посетил полицию Ганновера, где тогда жила Франциска, и потребовал новой очной ставки с семейством Шанцковских. Это мероприятие в некоторой мере было организовано бывшим русским генералом Василием Бискупским. Он был тесно связан с великим князем Владимиром Кирилловичем, сыном и наследником великого князя Кирилла Владимировича {62}.

Вот так по приказу рейхсканцелярии чиновники нацистского государства нашли семью Франциски. Мать Франциски, Марианна Ченстковска-Кнопф, 20 декабря 1932 года умерла от воспаления легких в Хигендорфе в возрасте шестидесяти шести лет {63}. Валериан по-прежнему работал на ферме в Хигендорфе, Гертруда вышла замуж за кучера по имени Аугуст Эллерик и жила с ним и их дочерью Маргаретой на окраине деревни по соседству со своей сестрой Марией-Юлианой и ее мужем Флорианом Закорски, и только Феликс уехал, чтобы найти работу на шахте в долине Рура {64}. Им всем были показаны фотографии претендентки: Гертруда не колеблясь узнала в ней Франциску, по мнению Феликса, она «отличалась от сестры», тогда как и Валериан, и Мария-Юлиана утверждали, что они едва знали Франциску в то время, пока она жила с ними, и что прошло слишком много времени, чтобы они могли высказать определенное мнение {65}.

Однако Берлин не захотел тянуть с решением вопроса, 9 июля 1938 года Франциске было предписано явиться в полицейское управление Ганновера. Она прибыла туда в сопровождении юристов Эдварда Фоллоуза, Пауля Леверкуна и Гертруды Мадзак, а также Глеба Боткина, после чего комиссар уголовной полиции А.В. Паар провел ее в небольшую комнату. Ее братья и сестры ждали в другой комнате под надзором представителя рейхсминистерства из Берлина. «Нам представилась возможность снова увидеться с нашей сестрой, – сказала Мария-Юлиана Гертруде, – и решить, узнаем мы ее или нет». Неожиданно дверь в комнату открылась, и Франциска оказалась лицом к лицу со своими братьями и сестрами. Никто не произнес ни слова; комиссар уголовной полиции попросил Франциску пройтись вперед и назад, в то время как на нее будут смотреть ее братья и сестры. Сначала Гертруда растерялась, увидев сестру с модной прической и в дорогой одежде, по ее мнению, голос претендентки как-то отличался от голоса Франциски, и в ее воспоминаниях сестра была крупнее и толще, чем стоявшая перед ней женщина {66}. Однако после того как Гертруда пригляделась к ее лицу и к ее движениям, «все встало на свои места, стало ясно, что это была моя сестра» {67}. Мария-Юлиана разглядывала Франциску в течение нескольких минут, но затем, узнав, она спросила у нее: «Разве ты не признаешь свою сестру?» Валериан, судя по всему, посчитал, что претендентка выглядела «совсем иначе», чем его сестра, но при этом он не мог признать с уверенностью, что она не является Франциской, в то время как, по мнению Феликса, она была непохожа даже на ту женщину, с которой он встречался десятью годами раньше в Вассербурге, он заявил, что не может сказать ничего определенного {68}.

«Да конечно же, это Франциска!» – стала убеждать своих братьев и сестер Гертруда. Братья и сестры стали перешептываться между собой. После возникшей паузы Мария-Юлиана объявила: «Я не помню, как в действительности выглядела Франциска. Я не могу сказать, является ли эта женщина моей сестрой». Для Гертруды это было уже слишком, она взорвалась внезапным приступом гнева. С покрасневшим от гнева лицом она закричала, ударяя по столу кулаком: «Ты – моя сестра! Ты – моя сестра! Я знаю, что ты моя сестра! Ты должна признать меня!» Братья и сестра пытались успокоить Гертруду, боясь последствий этого скандала, и чем громче кричала Гертруда, тем усиленнее они настаивали на том, что претендентка не является их сестрой. Однако Гертруда и слышать ничего не хотела. «Признайся! Признайся!» – кричала она Франциске. Вскочив со своего стула, она схватила Франциску за воротник и трясла так, что шляпа сползла с ее головы. «С каждой минутой она становилась все более и более возбужденной», – заявил комиссар Паар. Феликс, Валериан и Мария-Юлиана настаивали на том, что, хотя сходство между их сестрой и претенденткой было «очень сильным», последняя все же не была Франциской. Однако Гертруда оставалась непреклонной. «Я сделала для нее так много! – причитала она. – Я так хорошо относилась к ней! Она обязана признать это!» Ее братья и сестра попросили сделать перерыв, чтобы они могли посовещаться между собой; когда их совещание кончилось, Гертруду по какой-то необъяснимой причине тоже переполнили сомнения. Несмотря на все свои бескомпромиссные заявления, она, так же как и ее братья и сестра, тоже отказалась подписать заявление, в котором признавалось бы, что на самом деле претендентка и Франциска – это одно и то же лицо {69}.