За этим последовал любопытный поворот событий: помимо этого издания издательству Scherl Press принадлежала также газета Berliner Nachtausgabe, публикация в которой статей Ратлеф-Кальман, посвященных претендентке, вызвала в Дармштадте протест графа фон Харденберга, бывшего церемониймейстера при дворе Эрнста-Людвига. В ответ на эту их озабоченность Люкке ответил признанием заявления, сделанного Вингендер, и тогда от Дармштадта последовало предложение воспользоваться услугами Мартина Кнопфа, частного детектива одного из банков Берлина, чтобы оказать помощь в расследовании {6}. После этого вся ответственность за проведение расследования фактически оказалась возложенной на Кнопфа, как это позднее было признано Люкке, чтобы финансировать проведение расследования, Дармштадт направил издательству Scherl Press от 20–25 тысяч марок (примерно 140 000–150 000 долларов в ценах 2011 года) {7}.

Кнопф обыскал весь Берлин в поисках документов, содержавших сведения о молодой женщине из Хиген-дорфа. {8} Ему удалось найти регистрационную карту к удостоверению личности, выданному в ноябре 1919 года, где адресом Франциски был назван дом № 17 по улице Neue Hochstrasse, и тогда Дармштадт поручил проведение почерковедческого исследования путем сравнения почерка последней с почерком претендентки. Было признано, хотя и небесспорно, поскольку все выводы строились на манере написания только одной буквы, что почерки являются идентичными {9}. Те немногие квартиросъемщики, которые достаточно долго жили в доме на Neue Hochstrasse, увидев фотографии претендентки, признали в ней Франциску, а Кнопф также встречался с супругами фон Клейст, «каждый из которых, по его словам, сразу же опознал» в одежде, которую претендентка в 1922 году оставила Дорис Вингендер, ту одежду, которую они покупали для фрау Чайковской {10}.

Последующее развитие событий было быстрым. Кнопф установил, что родственники Франциски все еще живы, и 22 марта от приехал в Хигендорф {11}. В то время брат Франциски Валериан и ее сестры Гертруда и Мария-Юлиана жили вместе со своей матерью Марианной и ее вторым мужем. Газета Berliner Nachtausgabe познакомила своих читателей с полным драматизма и страдающим некоторой неточностью репортажем, описывающим эту встречу: «Не проявляя никакого интереса, вдова Шанцковская лежала на своей грубо сколоченной кровати, она серьезно больна. Входят две сестры, Гертруда и Мария. Они не имели никаких вестей от Франциски, начиная с февраля 1920 года, когда она исчезла, не сказав ни единого слова. Когда ей была показана фотография претендентки, известной как фрау Чайковская, в глазах умирающей матери вспыхнул огонь. «Да, это моя дочь, – говорит она, – но она, вероятно, уже много лет как мертва». Сестры тоже сразу же узнали Франциску» {12}. Позднее Кнопф подтвердил результаты проведенного опознания, и то же самое сделала Гертруда, правда, при этом детектив отметил, что мать Франциски осталась «до удивления безразлична» к известию о том, что Франциска жива и здорова. «Мы не хотим, чтобы она возвращалась сюда» – это детектив услышал от Марианны. Как отметил Кнопф, было видно, что мать «не хочет иметь ничего общего» со своей беспутной дочерью {13}. «Мы были так рады услышать, – сказала Гертруда, – узнать, что Франциска, несмотря ни на что, жива» {14}. И тем не менее Кнопф не смог убедить кого-либо из членов семьи поехать в Зееон, чтобы встретиться с ней, правда, они все же передали ему фотографию Франциски, снимок, который, как утверждают, был сделан в 1916 году. {15} Как вспоминал один из репортеров, перед тем как эта фотография была напечатана в газете Berliner Nachtausgabe, ее подвергли «очень сильной ретуши. Светлые детали фотографии были замазаны толстым слоем китайских белил, слой ретуши, наложенный на рот, был таким толстым, что там почти что образовалась корка, по этой причине рот получился чрезмерно большим и широким» {16}.

«Маски сорваны!» – гласил набранный большими буквами заголовок на первой полосе номера Berliner Nacht-ausgabe, который вышел во вторник 5 апреля 1927 года. Как заявляла газета, результаты посвященного претендентке расследования «оказались сенсационными. Без каких-либо предубеждений и без всяких сомнений наше расследование дало ответ на вопрос “Анастасия или не Анастасия?” окончательно и раз и навсегда». В статье говорилось, что на самом деле претендентка является «работницей Франциской Шанцковской». Установленный факт декларировался в этом номере газеты Berliner Nachtausgabe, что «позволяло, наконец, дать окончательный ответ на одну из величайших загадок нашего времени» {17}. В течение последующих десяти дней газета печатала материалы, связанные с этим делом: прошлое Франциски, ее жизнь в семье Вингендеров и ее уход из этой семьи в 1922 году, а также результаты почерковедческих и фотографических сопоставлений {18}. Как было написано в редакционной статье газеты: «Теперь мы можем представить себе, какую хитрую игру вела эта женщина, и данное обстоятельство еще больше усугубляет трагедию, теперь мы знаем, что эта женщина лгунья» {19}.

Газета устроила очную ставку претендентки с Дорис Вингендер, которая вместе с Кнопфом и Люкке приехала в Зееон в холодное и дождливое утро того же вторника, в который газета Berliner Nachtausgabe разразилась публикацией своей сенсационной истории {20}. Когда посетители вошли в ее комнату, претендентка, которой сказали, что ее ждет встреча со старой знакомой, сидела, откинувшись на спинку дивана {21}. «Добрый день, Франциска», – сказала ей Дорис {22}. С ужасом во взгляде Франциска вскочила и, закрывая лицо платком, закричала, находясь «в состоянии безудержного гнева»: Das soll rausgehen! Das soll rausgehen! («Уберите это! Уберите это!») {23}.

На какое-то мгновение Дорис застыла в молчании, не зная, что делать, в то время как Франциска продолжала кричать. В конце концов Дорис вышла из комнаты и заявила, что она «без какого-либо сомнения опознала в претендентке бывшую квартирантку своей матери {24}. У претендентки все было точно таким же – то же лицо, тот же странный акцент, та же привычка прятать рот, короче говоря нет ничего такого, что отличало бы ее от той Франциски, которую я когда-то знала» {25}.

После Дорис настала очередь Кнопфа. «Добрый день, фрейлейн Шанцковская!» – сказал он претендентке, которая под взглядами герцога Лейхтенбергского и Люкке сидела, ошеломленная, не в силах сказать ни слова. А Кнопф сказал, что ездил в Хигендорф и встретился там с ее семьей, что и сестры, и мать, которая была больна, узнали ее по фотографии. Также Кнопф передал ей слова Анны Вингендер, что Франциска будет желанной гостьей в ее квартире в Берлине и что она даже сохранила все ее немногие вещи. Казалось, что Франциска застыла на месте, напряженно наблюдая за Кнопфом, пока тот говорил {26}.

«Вингендер… – наконец произнесла Франциска, – я не… знаю… людей… с такой… фамилией!» {27} После этого, как можно предполагать, на смену испытанному ею потрясению внезапно для нее самой пришло сокрушительное осознание того, что произошло тем утром. Несколько минут неожиданного разговора разбили созданную ею искуственную вселенную и свели на нет все ее усилия. Франциска потратила пять лет, тщательно воссоздавая внушающий доверие образ Анастасии. Награда за потраченные усилия была вполне осязаемой, все ее потребности удовлетворялись, она жила в замке в Баварии как гостья-аристократка из рода Романовых. В течение пяти лет она изо всех сил стремилась избегать опасных встреч, таких как эта, произошедшая этим утром. Что же теперь будет дальше? Не окажется ли она выброшенной, ввергнутой вновь в отчаяние и безнадежность ее прошлой жизни? И что еще хуже, не предъявят ли ей обвинение в мошенничестве?