Убежище было предоставлено. Пятнадцать лет Рудольф Нуриев танцевал в Лондонском королевском балете, и его называли величайшим танцовщиком XX века. Его побег стал аргументом для аппаратчиков и чекистов, которые считали, что за границу ездить могут только они сами. Выдающемуся пианисту Святославу Теофиловичу Рихтеру не разрешали зарубежные гастроли. КГБ проинформировал ЦК:

«Отец Рихтера (по национальности немец) в 1941 году был расстрелян органами госбезопасности. Мать (русская), по имеющимся данным, переехала в Западную Германию, где проживает и в настоящее время. Сам С. Рихтер фактически является одиноким, детей не имеет, его брак с певицей Н. Дорлиак не зарегистрирован, окружение его не вызывает особого одобрения, ведет замкнутый образ жизни».

Решить вопрос мог только первый человек в стране.

«Фурцева, — вспоминал Хрущев, — докладывала мне, что наша госбезопасность возражает против гастролей Рихтера за границей. У него в Западной Германии живет мать, и неизвестно, вернется он или не вернется. Конечно, потеря такого крупного музыканта, как Рихтер, — ущерб для страны. Это ведь в музыкальном мире человек № 1. Что же делать? Я говорю: „Пусть едет“… Надо посоветовать ему: „Вы не видели мать столько лет, поезжайте, повидайтесь с ней“… Рихтер поехал в Западную Германию, встречался с матерью… И вернулся».

Министр была чуть ли не единственным человеком в руководстве страны, заинтересованным в культурном обмене с другими государствами, в том, чтобы советские мастера выезжали на гастроли за границу, а в Советский Союз приезжали иностранные певцы, музыканты, артисты, привозили выставки из лучших мировых музеев.

Девятнадцатого июля 1963 года Екатерина Алексеевна Фурцева дала интервью знаменитому американскому кинорежиссеру Стэнли Крамеру. Режиссер спросил ее, что можно сделать для улучшения отношений между двумя странами.

— Я думаю, вы хотите знать, что можно сделать по линии культуры. Я думаю, возможности здесь неограниченные, совершенно неограниченные. И без преувеличения можно сказать — это один из очень важных путей сближения наших народов. Главное решение проблемы зависит от доверия между народами, а искусство, литература, часто даже не требуя перевода, как раз выполняют эту роль. Мы думаем — и в области кино, в котором вы работаете. Ваши картины пользуются у нас очень большой популярностью. Это уже один из больших наших вкладов в улучшение взаимоотношений. И театр, и литература, и музыка, выставки живописи, личные контакты — все это должно содействовать сближению. Чем больше мы будем знать друг друга, доверять друг другу, тем ближе мы будем к нашей общей задаче укрепления мира и запрещения войны. Я думаю, что мы в этом сходимся с вами.

— Как вы понимаете слово «гуманизм»? — поинтересовался у министра Стэнли Крамер.

— Это очень широкое понятие, я постараюсь ответить в самых общих словах. Гуманизм — это прежде всего отношение к человеку, как я понимаю, забота о человеке, о его счастье. Чтобы труд не был таким тяжелым, чтобы он был приятным, чтобы в жизни, во всем было счастье, чтобы человек мог приобрести все культурное, все необходимое для себя. И чтобы в человеке развить все лучшее, талантливое, хорошее — вот я так понимаю, и так мы стараемся делать…

Зарубежные гастроли были крайне выгодны государству — выдающиеся мастера после возвращения домой сдавали в казну большие суммы в валюте. Поэтому Министерство культуры хотя бы из ведомственных соображений было сторонником гастролей. А партийный аппарат и система госбезопасности считали, что лучше никого никуда не выпускать. Скептически относились к любым контактам с заграницей.

«Рихтер ездил по Америке с концертами, — вспоминал Хрущев. — Ему подарили чудесный рояль. Пришла Фурцева и говорит: „Как быть? По нашим законам, чтобы перевезти рояль через границу, надо заплатить большую пошлину. Рихтер, видимо, не в состоянии будет ее заплатить“».

— Передайте от меня тем, кто занимается на границе пошлинами, что надо оформить все так, чтобы пошлину с него вообще не брали, — сказал министру Хрущев. — Раз он в Соединенных Штатах получил в премию рояль, то не нам ставить препятствия для владения подарком. Если мы его лишим подарка, то у него сохранится в душе горький осадок, огорчение. Для музыканта иметь хороший инструмент — большая радость. Не лишайте его этой радости, он заслуживает ее, большего заслуживает!

Фурцева, писал Хрущев, тоже была довольна, что так решен вопрос.

Право пересечь государственную границу давала комиссия ЦК по выездам за границу. Она решала, кому можно ездить, а кому нельзя. В реальности, вспоминает один из руководящих работников аппарата ЦК, просто с помощью КГБ проверяли благонадежность выезжающих, а для подстраховки еще и собирали множество подписей — руководителей отраслевых отделов ЦК и местных партийных органов.

На каждого выезжающего, кроме высших чиновников государства, посылался запрос в Комитет госбезопасности. Чекисты, покопавшись в архиве, давали два варианта ответа: в благоприятном случае — «компрометирующими материалами не располагаем», в неблагоприятном — сообщали о наличии таких материалов, ничего не уточняя.

В принципе, окончательное решение должны были принимать руководители комиссии ЦК партии. Они имели право пренебречь мнением КГБ и разрешить поездку за рубеж. На практике в аппарате никому не хотелось брать на себя такую ответственность. Спрашивать Комитет госбезопасности, какими именно «компрометирующими материалами» там располагают, тоже не решались. И люди становились «невыездными», не зная, в чем они провинились…

Это положение могла изменить только высшая воля. Когда известный журналист, которого не выпускали за границу, стал родственником члена политбюро, из его бумаг исчезли все негативные замечания, выяснилось, что отныне ничто не мешает его длительной зарубежной командировке.

В июле 1959 года комиссию по выездам переименовали в отдел кадров дипломатических и внешнеторговых органов ЦК. В мае 1965 года это подразделение ЦК стало называться отделом по работе с заграничными кадрами и выездам за границу. Суть не изменилась: если можно было не пускать, не пускали.

Иногда до ЦК дело не доходило. Выезжающему за границу требовалось разрешение местных партийных органов. В Москве в конфликтной ситуации еще можно было найти защиту у кого-то из просвещенных вождей. А на местах люди были в полной власти провинциальных партийных секретарей.

В Ленинградском обкоме КПСС идеологическими делами ведала Зинаида Михайловна Круглова, профессиональный партийный работник.

«Женщина средних лет с внешностью не то ткачихи, то не игуменьи, — описывал ее профессор Ефим Эткинд, — тусклым голосом монотонно считывала с бумажки трафаретные фразы о расцвете социалистической культуры и ее перспективах; говорила она мертво, безнадежно скучно, не слишком грамотно и выглядела непроницаемо: на ее скуластом лице не появилось ни тени улыбки, или волнения, или смущения, или еще чего-нибудь человеческого…

Она славилась иезуитской логикой и непривычным в ее кругах открытым цинизмом… У нее было редкостно удачное для такой карьеры сочетание свойств: беззастенчивость и твердость, полное отсутствие мнений или дарований, поразительное владение советской фразеологией, подходящая внешность».