И довольно о Хайремской богадельне. Но раз уж мы заговорили о Барчестере, то осмелимся со всем смирением высказать свое мнение еще по одному вопросу, связанному с церковной политикой этого древнего города. Вчера скончался доктор Трефойл, настоятель собора. Краткий некролог, сообщающий обстоятельства его смерти, его возраст и должности, которые он в разное время занимал, читатели найдут на другой странице. Мы могли бы назвать только один его недостаток — его возраст, а так как все мы надеемся стать когда-нибудь повинными в том же преступлении, то не будем поднимать голоса укоризны. Да покоится доктор Трефойл с миром! Однако если преклонный возраст настоятеля, покидающего наш мир, не может вызвать нареканий, то мы вовсе не склонны считать подобный недостаток простительным в настоятеле только что назначенном. Мы твердо надеемся, что время, когда шестидесятилетние старцы считались наиболее подходящими кандидатами на новые должности, миновало безвозвратно. Если нам нужны настоятели, то они нужны для какого-то дела. А дело это, бесспорно, лучше исполнит человек на пятом десятке лет, нежели на седьмом. Если уж мы платим настоятелям, то платим им за какую-то работу. А эта работа, в чем бы она ни заключалась, будет лучше сделана человеком в расцвете сил. Доктору Трефойлу, когда он скончался, было, как мы видим, восемьдесят лет. Поскольку у нас пока еще нет пенсий для престарелых священнослужителей, мы не требуем отставки настоятелей, достигших ныне подобного возраста. Но мы предпочитаем, чтобы их было как можно меньше. Позволим себе указать лорду NN, что семидесятилетний старец года через два окажется не в состоянии делать что-либо полезное — при условии, разумеется, что этого уже не случилось. Его сиятельство позволит нам напомнить ему, что не все люди столь вечно молоды, как он сам.

Мы слышали, что в связи с этим назначением упоминается имя мистера Слоупа. Мистер Слоуп в настоящее время капеллан епископа. Трудно было бы сделать лучший выбор. Это человек одаренный, молодой, деятельный и хорошо знакомый с делами собора; кроме того, по нашему глубокому убеждению, это истинно благочестивый священнослужитель. Мы знаем, как высоко ценятся его заслуги в Барчестере. Это красноречивый проповедник и зрелый ученый. Такой выбор может только внушить публике доверие к современной системе церковных назначений и убедить ее, что отныне церковные должности перестали быть приятными синекурами для одряхлевших клерикальных сибаритов”.

Стоя у пюпитра в барчестерской читальне, мистер Слоуп изучал эту статью с большим удовлетворением. То, что в ней говорилось о богадельне, оставило его довольно равнодушным. Он, конечно, был рад, что ему не удалось вернуть этот пост отцу мерзкой бабы, чья наглость потрясла его и возмутила до глубины души. И этим он был доволен. Но получил назначение кандидат миссис Прауди. И этим он был недоволен. Однако теперь его дух воспарял высоко над миссис Болд и над миссис Прауди. Он достаточно изучил тактические приемы “Юпитера” и знал, что соль статьи будет заключена в последнем абзаце. А это почетное место было отведено ему — и было таким почетным, как он только мог пожелать. Он испытывал жаркую благодарность к своему другу мистеру Тауэрсу и рисовал в мечтах тот день, когда по-княжески угостит его за своим обильным столом в резиденции настоятеля.

Мистеру Слоупу очень повезло, что доктор Трефойл скончался осенью. Сотрудники “Юпитера”, эти поставщики нашей утренней духовной пищи, весь этот месяц лишь с трудом изыскивали необходимые количества подходящего провианта. В Америке не предстояли выборы нового президента, ни в Джорджии, ни где-нибудь еще в поездах не разыгрывались ошеломляющие трагедии. Чувствовалась нехватка лопнувших банков, и скончавшийся настоятель вкупе со своим преемником был для мистера Тауэрса манной небесной. Если бы доктор Трефойл умер в июне, мистер Тауэре, пожалуй, был бы менее осведомлен о благочестии мистера Слоупа.

И тут мы на время оставим мистера Слоупа его триумфу, упомянув, однако, что не все владевшие им чувства подходили триумфатору. Его терзал отказ вдовы, а вернее, форма, в которую был облечен этот отказ. Все эти дни его щека начинала гореть, стоило ему вспомнить о том, что произошло. Когда он шел по барчестерским улицам, мысленно разговаривая с собой, он не мог удержаться от язвящих поношений по адресу Элинор. И, молясь, он был не в силах простить ей. Вся его душа восставала против таких попыток и исполнялась не прощением, а удвоенной злобой: он принимался размышлять о тяжести нанесенного ему оскорбления, и слова молитвы на его устах утрачивали смысл.

А синьора? Чего бы он не дал, чтобы возненавидеть и ее! Но он по-прежнему обожал даже кушетку, на которой она всегда покоилась. Вот почему мистер Слоуп не пребывал на Эмпиреях, несмотря на то, что надежды его, казалось, были близки к осуществлению.

Бедная миссис Болд, вернувшись из Уллаторна, чувствовала себя очень несчастной, а кроме того, она очень устала. Ведь ничто так не утомляет, как душевные тревоги.

Доктор Стэнхоуп вежливо, хотя и не слишком настойчиво пригласил ее к ним пить чай, но она отказалась таким тоном, что достойный пребендарий не счел нужным повторять свое приглашение. Сам он не принимал деятельного участия в интриге, которая должна была передать состояние покойного мистера Болда его неунывающему сыну, но знал, что происходит. И когда Берти отказался вернуться с ними в карете, он понял, что все кончено.

Элинор очень боялась, что Шарлотта выбежит к ней, когда пребендарий будет выходить из кареты, но благодаря предусмотрительности Берти она была избавлена от этой опасности: кучер сначала поехал к ее дому. Доктор Стэнхоуп заметил и это, но ничего не сказал.

Поднявшись в гостиную, Элинор увидела там Мери, которая держала на коленях Джонни. Она кинулась к сыну и принялась целовать его так бурно, что напугала малыша.

— Ах, Мери! Я очень рада, что ты не поехала! Там было ужасно!

Надо сказать, что они много спорили о том, ехать ли Мери. Приглашение Элинор получила, когда гостила у Грантли, мисс же Торн видела ее только в Пламстеде или в былые годы в доме смотрителя, а потому вовсе забыла про Мери Болд. Элинор упрашивала золовку поехать с ней, хотела написать мисс Торн или объясниться с ней лично, но мисс Болд отвергла все эти планы. Дело в том, что в свое время мистер Болд не пользовался расположением таких людей, как Торны, и его сестра не хотела являться к ним неприглашенной.

— Значит, мне не о чем жалеть! — весело ответила Мери.

— Совершенно не о чем! Но, Мери, Мери... я так... так...— Элинор вновь принялась целовать сына, которого ее ласки совсем разбудили, и Мери заметила, что по ее щекам текут слезы.

— Боже великий, Элинор! Что случилось? Что с тобой? Элинор... милая Элинор, что с тобой? — И Мери встала, все еще держа мальчика.

— Дай его мне, дай его мне, Мери! — сказала молодая мать и почти вырвала ребенка из рук золовки. Бедный малыш захныкал, но потом прильнул к материнской груди.

— Мери, сними с меня, пожалуйста, накидку. Мой милый, милый, самый милый и родной. Ты меня не обманываешь. А все другие обманывают, все другие жестоки. Мама никого, никого, никого не будет любить, кроме ее собственного, родного, дорогого мальчика! — И она без конца целовала малютку и плакала так, что ее слезы капали ему на лицо.