— Где болит? — Ей пришлось почти кричать, чтобы перекрыть грохот машин.

— Да я, видно, бедром ударился! — Он помотал головой, давая понять, что случившееся не представляет опасности и огорчает его лишь потому, что произошло по собственной глупости.

Он вновь попытался встать, и вдруг девушка протянула ему руку со словами:

— Держитесь!

Эдам взял ее за руку, она потянула — отнюдь не символически, — и в результате Эдам, пусть и с некоторым трудом, все же поднялся на ноги. Он понимал, что ничего серьезного не случилось, но ушибленный бок и бедро сильно побаливали, так что первые шаги он сделал, прихрамывая на правую ногу.

— Вы бы присели, — предложила Шарлотта и махнула рукой в сторону гимнастической скамейки, стоявшей у стены зала за рядом беговых дорожек.

Эдам последовал ее совету и доковылял до скамейки. Девушка осталась стоять перед ним, положив руки на бедра. Здесь, в углу зала, было не так шумно. Посмотрев Шарлотте в глаза, Эдам вновь улыбнулся и сказал:

— Спасибо.

При этом в улыбку он вложил гораздо больше, чем в слово. В глубине души Эдам надеялся, что она не вспомнит ту досадную стычку в библиотеке.

Чуть нахмурившись, Шарлотта поинтересовалась:

— Постойте-постойте, а это случайно не вы?..

— Увы, случайно — я… — признался Эдам. Он виновато опустил голову и устремил на собеседницу нарочито заискивающий взгляд. — Вообще-то я надеялся, что вы меня не запомнили… Вы ведь Шарлотта, да?

Она кивнула.

— А я Эдам. Что ж, лучше поздно, чем никогда: приношу свои извинения, просто я в тот раз был на взводе. Такая засада приключилась…

— Засада?

— Ну да… Мне кровь из носу нужно было за ночь написать реферат на десять страниц за одного придурка-спортсмена.

— То есть как? Вы что, обязаны писать рефераты за других?

Эдам пожал плечами:

— Работа у меня такая: шефство над студентами-спортсменами. Да какое там шефство: просто пишу за них работы, а мне за это немного приплачивают. Без этих денег я бы здесь не продержался.

— Нет, вы действительно пишете работы за других? Разве это законно?

— Ну, конечно, незаконно — это если и не преступление, то уж всяко серьезное нарушение университетских правил. Но спортсмены есть спортсмены — я думаю, и везде так. Судя по всему, существует какое-то негласное соглашение, и большая часть преподавателей смотрит на это сквозь пальцы.

— Ничего себе. Я даже предположить такого не могла, — сказала Шарлотта. — И как же это происходит — эти спортсмены просто находят вас и говорят: «Слушай, накатай-ка ты мне реферат»?

— Да вроде того. Да им и искать меня не надо. У меня для этого специальный пейджер есть.

— И что, они все так делают? Неужели никому из них не стыдно?

— Может, кому-то и бывает стыдно, но я лично таких не встречал. Понимаете, по большей части они просто кретины. Если б спортсмены попробовали поступить сюда честно, то средний балл на экзаменах у них был бы два с половиной, если не ниже. А те немногие, у кого котелок хоть как-то варит, просто не могут позволить себе учиться по-человечески. Они, понимаете ли, выше всего этого. Нет, правда: если кто-нибудь из них начнет заниматься всерьез — так его дружки по команде засмеют и будут доводить разными приколами, причем совсем не детскими. Вот и получается, что даже если у спортсмена и есть голова на плечах, то учиться по-человечески ему, как говорят, западло. Есть среди них пара неглупых парней, которые получают хорошие оценки на экзаменах и зачетах, — например, Бускет из баскетбольной команды, — так они об этих оценках помалкивают, крепко язык за зубами держат.

— А тогда, ночью, вы для кого работу делали?

— Тоже для баскетболиста. Есть такой Джоджо Йоханссен. Ростом под семь футов, а весит, наверно, фунтов триста, и все сплошные мускулы. И он белый. Единственный белый игрок в стартовой пятерке. У него репа вдвое больше моей и светлые волосы, подстрижены так… не под горшок, а под блюдце, что ли. — Чтобы изобразить прическу Джоджо, Эдам провел пальцем вокруг макушки.

Шарлотта как-то печально скривила губы:

— А, этот! Как же, знаю я его.

И она рассказала Эдаму, как странно вел себя Джоджо на занятиях по французской литературе, курс которой, как она уже выяснила, назывался «Кач-Френч». Рассказала она и о том, как после занятий Джоджо стал клеиться к ней и как она ему объяснила, что он — полный идиот, и как парень в подтверждение своего идиотизма продолжал нести какую-то чушь уже ей вслед.

Эдам злорадно хмыкнул:

— Эх, жаль, меня там не было! Хотел бы я на это посмотреть! Прикололся бы от души. Понимаете, спортсмены — они ведь какие: каждый уверен, что стоит ему подойти к любой девушке в кампусе, как она сразу согласится на все что угодно — просто от радости, что такой парень на нее обратил внимание. Самое противное, что в большинстве случаев они правы. Знаете, сколько я такого насмотрелся… — Эдам выразительно закатил глаза, а затем вернулся к менее скользкой теме: — Весь университет носится с ними, как не знаю с кем — и какой во всем этом смысл? Ну, спрашивается, что нам толку с того, что дьюпонтские дебилы бросают мяч в корзину лучше, чем дебилы из Индианы, или Дьюка, или Стэнфорда, или Флориды, или Сетон-Холла? Нет, пусть играют, если им нравится, никто не против. Я только не понимаю, почему мы делаем из них героев, а из каждой их победы — событие вселенского масштаба?

Шарлотта уже перестала хмуриться, и более того — на ее раскрасневшемся от бега лице промелькнула улыбка. Какая же она красивая, подумал Эдам.

— Знаете, а меня ведь тоже удивляло такое отношение к спорту, еще в школе, — сказала она. — Нет, физкультура — дело хорошее, да и против спорта я ничего не имею, но зачем делать из этого культ — ума не приложу?!

— А где вы учились? — спросил Эдам.

— Далеко, — отмахнулась Шарлотта, — в Спарте. Есть такой маленький городишко. В Северной Каролине. Не слышали? И никто о нем никогда не слышал. Здесь, в Дьюпонте, люди даже не представляют, что бывают такие медвежьи углы.

— Ну, легкий южный акцент я сразу заметил.

Эти слова Эдам произнес с милейшей, как он считал, улыбкой, но его собеседница почему-то напряглась и явно не порадовалась его наблюдательности. Стремясь исправить ситуацию, Эдам попробовал выкрутиться.

— Я вообще-то большой поклонник южного акцента, — быстро добавил он. — Да, кстати, не сочтите за бестактность, но как вы здесь-то оказались?

— Это полностью заслуга моей учительницы английского — мисс Пеннингтон. С ее подачи я разослала свои документы в Дьюпонт, Гарвард, Йель и Принстон. Ни о каких других университетах она мне даже заикаться не разрешала. В качестве запасного аэродрома у меня еще фигурировал Пенсильванский университет.