Когда узел завязали, оказалось, что девочке одной его не донести до базара, и бабушка, оставив домашние хлопоты, пошла ее провожать. На улице стояла осень, на немощеных тобольских улицах хлюпала грязь, внучка помогала тащить узел, но больше висла на нем и путалась под ногами.

— Купим шариков, ты мне их надуешь, а я с ними на демонстрацию пойду, — трещала Надя. — Хорошо бы еще на четыре свистульки хватило. Я бы маме с папой дала, тебе и себе. И мы бы в воскресенье собрались и свистели, правда?

Вера Георгиевна улыбалась, то и дело оттаскивая внучку от луж, и согласно кивала. Она радовалась, что дожила до времени удивительного, до времени, в котором, как в калейдоскопе, смешалось прошлое, настоящее и будущее. Смешалось, но одновременно жило само по себе, и человек жил как бы сразу в трех временах. Где-то в небе, за низкими осенними облаками, за воздушной оболочкой Земли, летел искусственный спутник — разве это не чудо? Кажется, только вчера Вера Георгиевна такой же девочкой, как Надя, ходила с отцом смотреть на первый аэроплан. Тогда они жили во Владимире, и глянуть на чудо сбежался весь город. Аэроплан кружил в воздухе, качал крыльями, скользил как бы под горку, заставляя публику восхищенно ахать и хвататься за сердце.

И тогда же по Владимиру ездил татарин на худой, мосластой лошаденке, запряженной в телегу, и кричал натруженно и лениво: «Халат-халат! Халат-халат!» Заслышав его, дети тащили из дому бумагу, тряпье, кости и меняли на те же воздушные шары и свистульки. Помнится, бегала за свистульками и шарами и Вера с сестренками и братом. Однажды они утащили из шкафа дорогое пальто отца, но татарин-старьевщик его не взял и привел детей к матери. Мать отблагодарила его серебряным рублем, а старьевщик на радостях вручил каждому по свистульке.

Удивительное время! Одно в нем изменялось стремительно и необратимо; другое, наоборот, оставалось неизменным, вечным. Когда Вера Георгиевна пришла с внучкой на базар и отыскала сарайчик, где принимали макулатуру и вторсырье, ей пришлось удивиться еще раз. За наскоро оборудованным прилавком сидел точь-в-точь такой же старьевщик, что приводил их к матери и приносил отцово пальто. И лицом был похож, и тоскливо-равнодушным голосом, хоть и не кричал, как раньше: «Халат-халат!» На прилавке длинной вереницей стояли птицы-свистульки, висели под потолком надутые пестрые шары, а в глубине сарая возились возле груды бумаги двое рабочих, которые прессовали ее и увязывали в тюки.

— На тряпка шар даем, — объяснял старьевщик. — На бумага свисток. На кости — то другой.

В приемном пункте толкались дети, кое-кто за неимением макулатуры выклянчивал шары и свистульки за деньги. Старьевщик отказывал и посылал за старьем домой.

— Эх, были бы у нас кости, — мечтательно сказала внучка. — На кости мы бы шары и свистульки взяли…

Старьевщик работал быстро, шутил, успевал свистеть в свистульку, подзадоривая и раздразнивая ребятишек. Когда подошла очередь Веры Георгиевны и Нади, старьевщик велел развязать узел и взвешивать бумагу и тряпки отдельно. Увидев рулон старой шпалеры, он замотал головой из стороны в сторону и столкнул его с весов.

— Такой бумага не примам, — сказал он, показывая на засохший клейстер. — Грязный бумага, плохой.

Внучка чуть не заплакала: вся надежда была на этот рулон. К тому же старьевщик занизил цену, сославшись на пыльное пальто и сырую бумагу. Вера Георгиевна с этим спорить не стала, но попросила принять все-таки шпалеру, потому что выходило совсем уж скудно — два шара и свисток.

— Проходи — проходи, — торопил старьевщик. — Следующий!

— Мы в такую даль несли, — виновато улыбаясь, просила Вера Георгиевна. — Девочка вот несла, внучка… Примите ради бога.

— Грязный бумага не примам! — повторил старьевщик. — Брось его туда, мусор.

Он показал на мусорный ящик в углу сарая и принялся взвешивать макулатуру, которую принес очередной посетитель.

— На тряпка шар даем! — приговаривал он. — Надуешь — космос полетишь! Спутник будешь! Давай-давай!

Вера Георгиевна подхватила рулон и бросила его в мусорный ящик. Но в тот момент, когда опускала крышку, мельком заметила черный угловатый предмет, который валялся в недрах ящика. Она хлопнула крышкой и, взяв внучку за руку, вышла из приемного пункта. Однако этот черный предмет все еще стоял в глазах, вызывая какое-то непонятное беспокойство. Она остановилась в раздумье. Сходить глянуть? Но неудобно, вот, скажут, интеллигентная старушка, а по мусорным ящикам шарит…

— Идем, баба! — тянула внучка. — Идем, посмотрим… Может, еще что найдем, а?

— Погоди, Надя, — заговорщицки прошептала бабушка. — Пойди к ящику, в который я рулон бросила, и посмотри там… Там лежит черное такое, на книгу похожее. Достань и принеси.

Внучка нехотя направилась к сараю и вскоре вернулась оттуда с толстой черной книгой в руках.

— Вот, баба, — сказала она. — Тяжелая, а видно, тоже не приняли…

Вера Георгиевна взяла книгу и раскрыла.

— Господи, что это?

— Что, баба?

— Это же пергамент!.. Господи, откуда?

— Я в ящике взяла, — сказала внучка. — Ты же сама сказала… Ну пойдем, баб?..

— Наденька, миленькая, — руки у Веры Георгиевны затряслись, — погоди, пойдем еще, пойдем… Господи, кто же это принес-то? Откуда?

Она вернулась в сарай, без очереди пробилась к старьевщику. Тем временем Надя открыла крышку мусорного ящика и стала ворошить его содержимое.

— Вас можно на одну минуту? — волнуясь, заговорила Вера Георгиевна, показывая книгу. — Скажите, откуда это у вас?

Приемщик бросил короткий взгляд, отмахнулся.

— Это плохой бумага, брось. Дома лучше поищи…

— Это не бумага! — беспомощно улыбаясь, сказала Вера Георгиевна. — Это же старинная книга! Это древний пергамент!

— Мы бумага примам! — занятый работой, бросил старьевщик. — Тряпка примам…

— Вы скажите мне, откуда это? Кто принес?

Дети и подростки в очереди смотрели на бабусю недовольно и оттискивали ее от весов.

— Кто принес, кто принес! Библиотека принес! — сердился старьевщик. — Целый самосвал принес… Плохой бумага был, корка деревянный был, скидка делал. Совсем плохой бумага туда кидал…

Вера Георгиевна выбралась из очереди и, прижимая книгу к груди, вышла на улицу. Рядом оказалась Надя.

— Вот еще, бабушка, гляди!

Она протягивала несколько книжных корок — доски, обтянутые почерневшей от времени, полопавшейся кожей.

— А книг? Книг больше нет?

— Нету, баб, пойдем скорее! — потянула ее внучка. — А то народу много, нам шаров не достанется…

Дома Вера Георгиевна торопливо разделась, положила найденную книгу на стол и хотела рассмотреть ее как следует, но внучка, стоя у порога, чтобы не разуваться, канючила: