В соответствии с этим «документом» Гитлер якобы заявил присутствующим, что необходимое в долгосрочной перспективе для сохранения расовой субстанции немецкого народа «жизненное пространство» можно приобрести только силой. После продолжительных рассуждений в этом ключе он будто бы конкретизировал:

«Для улучшения нашего военного положения при вовлечении в войну нашей первой целью должен в любом случае стать разгром Чехии и Австрии, чтобы исключить фланговую угрозу возможного наступления на западе (…)».

Здесь не место для детального анализа так называемого «протокола Хоссбаха», отсюда стоит только лишь констатировать, что запись Хоссбаха не представлена ни в оригинале, ни в копии. Американские обвинители в Нюрнберге продемонстрировали только фотокопию микрофильма. Микрофильм также числится пропавшим. Фотокопия к тому же публиковалась в различных, отличавшихся друг от друга версиях.

Ни один из участников не подтвердил безоговорочно представленный в Нюрнберге дословный текст. Некий полковник граф Кирхбах якобы обнаружил запись Хоссбаха зимой 1943/44 года в документах Генерального штаба. Он дал составить с нее список и передал копию одному родственнику, господину фон Мартину, который во время Нюрнбергского процесса предоставил ее англичанам. Ни Кирхбах, ни Мартин не подтвердили однозначно текст, продемонстрированный в Нюрнберге. Оба представились сторонниками конспирации, о чем, впрочем, можно судить уже по тому факту, что протокол был передан в распоряжение союзников ими[416].

Следует учесть другой аспект, во всяком случае, он не должен остаться неупомянутым. Хоссбах был доверенным лицом Бека. Бек, как известно, сопротивлялся политике Гитлера, не пройдет и полгода, как он, совместно с госсекретарем в Министерстве иностранных дел фон Вайцзеккером, установит контакт с открытыми врагами Германии Уинстоном Черчиллем и Робертом Ванситтартом с целью побудить их к жесткой позиции по отношению к рейху, как уже говорилось выше, необходимом условии военного переворота. Чтобы вызвать планировавшийся путч, требовалось, естественно, завоевать в сообщники, по меньшей мере, часть высшего офицерского состава армии. Можно ли полностью сбросить со счета подозрение в том, что Хоссбах расставил акценты в своей записи таким образом, чтобы настроить военачальников против Гитлера и его политики? Все-таки конспирация готовилась пойти на измену стране и государству, что позднее и на самом деле было совершено. Не задумывалась ли, возможно, запись, подготовленная Хоссбахом для Бека, в качестве алиби и оправдания этого намерения? Гальдер, преемник Бека на посту начальника Генерального штаба армии и его близкий сотрудник, был «денацифицирован» с обоснованием: «Поведение Гальдера в 1938 году являлось законченной государственной изменой».

Но даже несмотря на это: при внимательном рассмотрении высказывания, якобы сделанные Гитлером по Хоссбаху, вращаются, по сути, вокруг стратегической проблемы Чехословакии. Австрию Гитлер воспринимал как меньшую проблему, вероятно, ввиду ее немецкого населения и его большой симпатии в отношении себя самого и своей партии; отсюда и без того неправдоподобно, что он якобы намеревался «разгромить» Австрию. Однако Чехословакия в силу ее пактов с Францией и Советским Союзом («Малая Антанта с Польшей и Югославией» также еще не прекратила существования) представляла серьезнейшую угрозу для рейха. Главе государства должно быть дозволено размышлять в ближайшем окружении своих военных и внешнеполитических советников о возможностях нейтрализации такой угрозы или ее устранения в подходящем случае. Он бы по справедливости подвергся серьезным упрекам, если бы не сделал этого.

Другой важной уликой явной малозначимости этой краткой речи — с точки зрения Гитлера — является его ответ на попытки Хоссбаха — как тот неоднократно утверждал — побудить Гитлера принять к сведению составленный по памяти рукописный протокол. Гитлер отказался, сославшись на нехватку времени. Очевидно, что совещание было созвано по просьбе Бломберга, чтобы обсудить и решить проблемы поставки сырья отдельным частям вермахта. Эксперты из числа подчиненных ожидали в приемной. Насколько можно понять, совещание едва ли привело к принятию деловых решений и притом не были урегулированы даже организационные вопросы в смысле распределения четких обязанностей. Впрочем, на это Гитлера и без того было трудно подвигнуть. Также и сроки достижения определенного уровня производства вооружений не обсуждались.

Не стоит оставлять без внимания все же и международную обстановку ко времени этого совещания. Военная ось Париж — Прага — Москва представляла собой серьезную угрозу для рейха. Позиция Великобритании по отношению к рейху не являлась, насколько можно было понять, позитивной (о чем посол Гитлера в Лондоне Риббентроп несколько недель спустя будет докладывать expressis verbis). Польша хладнокровно продолжала под прикрытием немецко-польского договора о ненападении осуществлять свою национальную политику, направленную на принудительную ассимиляцию немцев, и — last but not at least (хотя и последнее, но не маловажное) — Рузвельт, президент Соединенных Штатов, в так называемой «карантинной речи» без актуального внешнеполитического повода только что занял однозначную позицию против рейха. Никто не сможет обойти признания того, что у главы германского правительства имелись достаточные основания, чтобы подумать о «стреле в немецком теле» или «авианосце», как французский министр назвал Чехословакию в связи с ее союзной политикой.

Быть может, Гитлер дал волю своему риторическому жеребцу, чтобы избежать обременительной задачи принятия ясных решений среди конкурирующих между собой глав ведомств; в этом случае речь явно шла о распределении необходимого для оснащения отдельных ведомств сырья. Таких решений Гитлер избегал. В особенности это могло относиться к данному случаю, где один из его вернейших соратников, а именно Геринг, сам являлся «представителем интересов».

Я подробно представил бедственное внешнеполитическое положение Германии ко времени прихода Гитлера к власти. Для его устранения и закрепления позиции рейха в центре Европы требовалось сведение воедино всех ресурсов в самом широком смысле. В особенности необходимо было мотивировать элиты во всех областях общественной жизни. Эти круги в большинстве своем не принадлежали к проверенным соратникам Гитлера во внутриполитической борьбе. Таким образом, нужно было завоевать их и мотивировать. Гитлер должен был проделать шаг от партийного демагога к государственному деятелю. В качестве основы для мотивации всех слоев общества он рассматривал национал-социалистическое «мировоззрение».

Трудно определить, что, собственно, понимается под часто упоминаемым «национал-социалистическим мировоззрением» или «национал-социализмом». Однажды в английском лагере для интернированных я задал этот вопрос одному гауляйтеру. Он заговорил в некой связи об «идее» (национал-социализма), и я позволил себе вопрос, что конкретно подразумевается под этим. Слегка ошарашенный, он поначалу ответил, что я должен был бы выучить это в «Наполе». Уже в этих словах слегка почувствовалась его неуверенность. На мой ответ, что у меня имеется некоторое представление, о чем идет речь в так называемой «идее национал-социализма», но он же, как гауляйтер, гораздо более компетентен в таких вопросах, чем я, незначительный фронтовой офицерик, он, несколько рассерженно, подкинул мне понятия «крови и почвы». Моя слегка провокационная реплика, что под этим можно было бы понимать также и идеологию африканского негритянского племени, поначалу завершила разговор. При этом гауляйтер был образованным человеком, вполне приятным товарищем по несчастью в высшей степени безрадостных условиях, в которых мы прозябали во вшивых английских лачугах на минимальном пространстве. Этот маленький эпизод, однако, показывает, насколько размытыми, даже в высоких партийных кругах, являлись представления о том, что следовало понимать под многократно упоминавшимся «национал-социалистическим мировоззрением». На практике национал-социализм являлся системой, на которой Гитлер основывал свое единоличное правление. Единственной реальной «идеологической» компонентой в национал-социализме являлась фактически лишь злосчастная расовая теория с присущим ей антисемитизмом.