Но он не был всевидящим. Он не мог предугадать конец в самом начале. Когда он делал ошибку в расчетах или когда человек действовал вопреки своим собственным интересам, его матрица разваливалась, расплеталась, как вязаная вещь. По его словам, он совершил две такие ошибки: во-первых, когда поверил, что Пол говорит от имени правительства, обещая отпустить их; и во-вторых, когда решил, что деньги успокоят его людей, несмотря на то что он предал их.

Он описал все это черным по белому – решения и выборы, сделанные всеми сторонами, которые привели к перестрелке. А потом выложил последний фрагмент головоломки – причину, по которой он скрывал правду до сих пор и не собирался ее открывать публично до суда. Именно в этот миг его история превратилась из трагедии в пророчество Судного дня. Меган понимала холодную жесткую логику жертвоприношения, которое ему пришлось совершить, но не могла оставаться безучастным свидетелем его самоубийства.

В оцепенении она покинула Чесапикский исправительный центр и поехала в Вашингтон, выжимая из своего «ягуара» скорость намного выше дозволенной. Добравшись до столицы за рекордно короткое время, она свернула по окружной на запад, в сторону Арлингтона. Ее дом находился в городе, но она не хотела сегодня возвращаться домой. Саймон съехал два месяца назад после безуспешных попыток придерживаться правил строгой моногамии. Он снимал квартиру в Джорджтауне, что позволяло ему заниматься своими делами свободно, не боясь привлечь к себе излишнее внимание. Меган уже разговаривала с юристом, ведущим дела о разводах, и ожидала, что Саймон подпишет бумаги без скандала. В любви и в войне он всегда был честен. Только верности ему достичь так и не удалось.

Около девяти вечера Меган постучала в дверь Пола. Она думала, не позвонить ли ему предварительно, но ей не хотелось объясняться по телефону. Это нужно обсудить лично.

Пол в спортивном костюме открыл дверь и с удивлением уставился на нее:

– Что случилось? Все в порядке?

– Нет, – ответила она. – Мне нужно с кем-то поговорить.

Когда он отступил в сторону, она вошла в гостиную и тяжело опустилась на диван.

– У тебя водка есть?

Он покачал головой:

– Только бурбон и портер.

Она сухо рассмеялась:

– Настоящий холостяк. А вино?

Он достал бутылку красного вина.

– У меня есть монтепульчано, выигравшее кучу наград.

– Подойдет.

Он наполнил два стакана и протянул ей один, затем сел на стул рядом.

– Это Саймон? – спросил он. – Знаю, тебе было трудно.

– Не особенно, – сказала она, благодарная ему за возможность отвлечься. – Я знала, что это случится. Я старалась что-то исправить, но больше так не могу.

– Мне очень жаль, Мег. Он дурак, если отпускает тебя. – Пол сделал глоток вина и посмотрел на нее. – Дело в Исмаиле, не так ли? Он сказал тебе что-то.

Меган медленно кивнула. Ей следовало вести себя очень осторожно, чтобы не преступить границ конфиденциальности.

– Ты был прав насчет него. Он не такой человек, каким его все считают.

– Знаю. Я разговаривал с его матерью. Она рассказала мне об их семье.

Меган кивнула. Именно поэтому она попросила его подвезти Хадиджу и Ясмин.

– Но я не про это. Предыстория не объясняет всего.

Он прищурился:

– Ты говоришь о перестрелке.

Эмоции снова захлестнули ее:

– Исмаил – умнейший человек. У него громадный потенциал. Он мог бы стать следующим президентом Сомали. – Она почувствовала, как по щеке скользнула слезинка. – Я не могу его спасти, Пол. Присяжные ему ни за что не поверят. Они собираются дать ему высшую меру.

Пол придвинулся к дивану и обнял сестру. Его чутье, как всегда, не ошиблось. Сколько Меган себя помнила, он всегда точно знал, что ей нужно. Она прижалась головой к его груди, привычно устроилась в его уютных объятиях.

Через какое-то время он заговорил:

– Знаешь, там, в океане, была минута, когда я понял, что не могу ни на что повлиять. Я дал ему все, что ему было нужно, но я не мог заставить его это взять. Выбор был за ним. – Пол провел пальцами по ее волосам. – Сейчас то же самое. Это не твой выбор, и ты не можешь его спасти.

Меган долго молчала, плывя на волнах боли. Она знала, что он прав, но последствия сказанного им распространялись не только на это дело, они шли гораздо дальше. Она вспомнила их обед в Бивер-Крик. Тогда она ни за что не стала бы говорить о прошлом, о Кайле. Но теперь чувствовала себя по-другому. Если она собиралась пережить испытание, ей предстояло принять то, что она не могла изменить.

– В Колорадо ты что-то хотел сказать мне, – напомнила она. – Что?

Он заглянул ей в глаза:

– Ты правда хочешь это услышать?

Она собралась с духом:

– Да.

Он взял ее за руку.

– Я хотел сказать, что ты не виновата в том, что случилось в тот день. И я не виноват. Это был выбор Кайла. Мы должны жить с ним, но мы не добивались этого.

В последующие несколько секунд Меган даже не пошевелилась, но как будто оказалась совсем в другом месте. Она видела лицо Пола, но он был моложе и одет в футболку. Он отчаянно пытался успокоить Кайла. Его голубые глаза потемнели после того, как раздались выстрелы. Вот он бросился к упавшему Кайлу и стал поднимать его с пола, слезы текли по его лицу и смешивались с кровью брата.

А потом она увидела, как изменились его черты. Он повернулся к ней и запретил смотреть на тело, велел выйти из комнаты и найти телефон. Она слышала истерические вопли матери. И ей не нужен был психолог, чтобы понять: ужас, который отнял у них отца, отобрал разум и у их матери. Она последовала за Полом, потому что он был единственным человеком в мире, которому она могла доверять. Она до сих пор ему доверяла.

– Мне нужна помощь, чтобы отпустить прошлое, – сказала она. – Я хочу, но не знаю как.

Ответил он так, будто ждал этих слов:

– Поехали со мной в Аннандейл. Мы сделаем это вместе.

Она вздрогнула, чувствуя себя уязвимой и беспомощной.

– Прямо сейчас я не могу. Мне нужно сосредоточиться на суде.

Он прикоснулся к ее щеке:

– Не спеши. Когда будешь готова, дай мне знать.

– Можно мне сегодня у тебя остаться? – спросила она.

– Оставайся, сколько хочешь.

Она посмотрела на пианино и увидела за ним огни города.

– Сыграешь мне что-нибудь?

Он кивнул, сел за инструмент и положил пальцы на клавиши. Подумав немного, он начал играть. Она узнала мелодию сразу: это была культовая песня Брюса Хорнсби и Дона Хенли, вышедшая на следующий год после смерти Кайла. Она была их гимном в дни траура и после, когда они изо всех сил пытались снова найти надежду.