за отлучку, но рядом никого не было. Все его чувства внезапно обострились: насыщенный влагой воздух стал холоднее, журчание ручейков — громче. Ремень винтовки соскользнул с плеча, оружие оттянуло руку. Харбен стоял начеку целую минуту, но вокруг ничего не двигалось, кроме медленно ползущих вниз щупалец тумана.

Напряжение понемногу спало, он установил наконец камеру, проверил дистанционное управление и побрел к палатке. То, что с ним произошло, вполне объяснялось расшалившимися нервами — пребывание на чужой планете может вывести из себя кого угодно. Впрочем, возможно и другое: вдруг в атмосфере есть вещества, вызывающие галлюцинации? Правда, при официальном обследовании ничего такого в пробах воздуха не обнаружилось, но нельзя же исключить местные или временные отклонения. Харбен решил Несколько часов последить за своими ощущениями, прежде чем рассказать о них Сэнди.

Как только он вернулся, Сэнди включила автотермический лоток, и впервые на Хассане IV они поели. Время от времени Харбен посматривал в бинокль на открывающийся с севера проход и пытался понять, нормально ли он воспринимает окружающее. Казалось, все в порядке, но когда Харбен, расхаживая по лагерю, невольно ослаблял самоконтроль, наплывало ощущение, будто за ним наблюдают. Это чувство, смутное, едва уловимое, Харбен приписывал своей нервозности. Вскоре он перестал обращать на него внимание, а работающую с диктофоном Сэнди вообще ничто не беспокоило.

Ближе к вечеру Харбен заметил движение в серых скалах. Через несколько минут в проходе появились два животных, отдаленно напоминающих антилопу. Они грациозно выбирали путь среди россыпей камней. Одно из животных оказалось самкой, и даже с такого расстояния было видно, что ей скоро рожать.

Харбен снимал их из укрытия. Когда квазиантилопы приблизились, он понял: то, что издалека казалось хвостом самки, на самом деле — пара длинных тонких ножек рождающегося детеныша. Животные подошли вплотную к ровному участку, где затаились петраформы, и сердце Харбена заколотилось. Он нажал кнопку на пульте дистанционного управления, приводя в действие все четыре камеры, а сам приник к видоискателю.

Словно ведомые могучим инстинктом, животные миновали коварную зону, обойдя смертельную ловушку за метр, и побежали дальше на юг. Харбен выключил камеры и подумал мимоходом — интересно, разделяют ли его разочарование три затаившихся под землей хищника?

— Плохо, — сказал он, повернувшись к Сэнди. — Впрочем, успех редко приходит с первого раза.

— Бернард, самка рожала?

— Да, конечно.

— Но это ужасно! Почему они не останавливаются?

Ее участие вызвало у Харбена улыбку. Как мало, однако, она знает повадки диких зверей!

— Быстрые ноги — единственный козырь таких животных. У родившегося малыша будет от силы пять минут, чтобы научиться ходить, — и снова в путь.

Сэнди поежилась.

— Мне здесь не нравится.

— На всех планетах земного типа примерно то же самое. Да и в Африке можно увидеть нечто подобное.

— Все равно, я рада, что она спаслась. Если бы ее поймали эти чудовища…

Не самое лучшее время для спора. Все же, решил Харбен, надо помочь Сэнди увидеть вещи в правильном свете, прежде чем она станет свидетелем удачной охоты.

— У природы нет чудовищ, — сказал он. — Нет ни плохих, ни хороших. Каждое создание вправе добывать себе пищу, и не имеет значения, малиновка это или камнесьминог.

Сэнди сжала губы и покачала головой.

— Нельзя сравнивать малиновку с этой… тварью.

— Всем надо есть.

— Но малиновка всего-навсего…

— Не с точки зрения червяка.

— Мне холодно, — отвернувшись, произнесла Сэнди. Внезапно она показалась такой маленькой и беззащитной, что Харбен почувствовал угрызения совести — не надо было брать ее в этот чуждый ей мир.

До конца дня ничего не произошло. Когда стало смеркаться, Харбен уложил вокруг палатки сторожевой провод. Сэнди почти сразу забралась в их искусственное логово, а он еще с час сидел снаружи, глядя в кромешную тьму и прислушиваясь к многоголосью перешептывающихся ручейков. Один раз у него возникло ощущение, будто за ним наблюдают, но ни одна из светящихся зеленым стрелочек на пульте сторожевой системы даже не шелохнулась. Наверное, нервы разгулялись.

Харбен улегся и долго, бесконечно долго лежал с открытыми глазами, ожидая наступления утра.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дневной свет, запах кофе, суета по хозяйству все это оживило Сэнди, и Харбену тоже стало легче. Он энергично двигался, разминая затекшее тело, и много, больше, чем нужно, распространялся об их планах на несколько следующих лет. Сэнди догадывалась, зачем он это говорит, но недовольства не проявляла. Она даже пошутила, что в журнале путешествий распишет Хассан IV как роскошный курорт.

Харбена больше всего беспокоила облачность, спустившаяся ночью до самой земли. Во время завтрака он с облегчением убедился, что под лучами невидимого солнца прослойка чистого воздуха постепенно расширяется, открывая верхушки деревьев. Когда на севере стали прорисовываться склоны холмов, Харбен поднес к глазам бинокль. И сразу увидел среди скал стадо квазиантилоп.

— По-моему, начинается, — сказал он, продевая руку в ремешок камеры. — Тебе, пожалуй, лучше оставаться здесь.

Харбен пригнулся и побежал к холмику, укрывшись за которым он мог наблюдать за равниной. Автоматические камеры были готовы к работе, и, чтобы не забыть о них в горячке, Харбен включил их заранее. Он почувствовал, как сзади подошла Сэнди, но не стал отвлекаться — стадо приближалось. Из прохода одна за другой выбегали квазиантилопы, вожаки вели их прямо к поджидающим кольцам.

Стадо голов в двадцать начало пересекать опасную зону. И вновь, словно оберегаемые неким инстинктом, животные обходили подковы. Харбен уже стал опасаться, что ни одно из них не совершит гибельной ошибки, когда крупный самец, за которым следовала беременная самка, вошел в ближайшую подкову. У Харбена пересохло во рту. Животное, не подозревая об опасности, переступило через углубление, обозначавшее восьмую конечность камнесьминога, пересекло кольцо камней, которые были вовсе не камнями, и, шествуя с величавым безразличием, благополучно вышло с другой стороны.

Надо же быть такому невезению! Неужели камнесьминог мертв? Может, надо поискать другое место?

Он снова застыл. Самка, двигаясь по следам самца, вступила в кольцо, и тут же у входа что-то забурлило, задвигалось. Тонкий черный язык взметнулся кверху и с отчетливым щелчком обвился вокруг ножек полуродившегося детеныша. Самка испустила резкий крик и замерла.

«Я разбогатею!». Эта мысль промелькнула в мозгу Харбена, когда он вскочил на ноги, чтобы изменить угол съемки.

Крик боли и страха вспугнул стадо. Все, за исключением самца, помчались к югу. Прогремели копыта, и наступила тишина, прерываемая лишь жалобным фырканьем попавшей в западню самки. Камнесьминог тянул все сильнее, вытаскивая детеныша из утробы, и самка, переставляя ноги, понемногу отходила назад. Конечно, она могла спастись, но инстинкт запрещал ей жертвовать потомством. И вдруг