Я выехал прямо из Имперской канцелярии; меня сопровождал мой офицер генерального штаба майор Шоттман, за рулем сидел мой никогда не падавший духом водитель Мёнх. После долгих блужданий в Науэн - Бранденбурге, который в результате недавней бомбардировки превратился в груду развалин, преграждавших прямой путь в штаб Венка, я незадолго до полуночи приехал к нему. Он со своим штабом располагался в одиноком особнячке, стоявшем в лесу [в провинции Бранденбург]. Мы попали туда только благодаря счастливому случаю: нам повстречался мотоциклист, который и сопроводил нас сначала в штаб корпуса Кёллера532. Генерал Кёллер дал мне сопровождающего, хорошо знавшего лесные тропы, и так мы добрались до штаба 12-й армии.

Оставшись наедине с Венком, я откровенно рассказал ему о той ситуации, которая возникла во второй половине дня в Имперской канцелярии, и разъяснил: моя последняя надежда вызволить фюрера из Берлина целиком и полностью зависит от его прорыва на Берлин и соединения с 9-й армией. Речь идет теперь о том, чтобы удалить фюрера из Имперской канцелярии — даже силой, если все-таки не удастся образумить его, а на это я после безрезультатного разговора прошлым вечером уже не рассчитываю.

Венк позвал своего начальника штаба; я по карте показал обстановку вокруг Берлина, известную мне на вчерашний день, а затем оставил их вдвоем. Пока я ужинал, Венк продиктовал свой новый приказ по армии, копию которого я забрал для фюрера. Примерно через час я с приказом Венка в полевой сумке выехал с намерением завезти его приказ [командиру 20-го армейского корпуса] генералу Келлеру, лично дать ему указания, а также в течение ночи побывать еще и в его дивизиях. Я хотел, используя личное влияние, внушить всем командирам сознание важности их задачи, разъяснить им, что она в конечном счете решает наши судьбы. Венк был единственным, кому я доверил мою самую сокровенную мысль — намерение вызволить фюрера, прежде чем судьба столицы рейха будет решена окончательно и бесповоротно.

Едва рассвело, я после трудных поисков приехал на командный пункт самой передовой дивизии, уже получившей приказ наступать на основе новой обстановки и целей. Командира дивизии я обнаружил далеко позади, в населенном пункте, между тем как шум боя уже доносился издалека. Я потребовал, чтобы он немедленно направился на передовую, в самый авангардный полк и лично воздействовал на солдат; кроме того, я хотел сам переговорить с этим командиром полка. Это была дивизия, недавно сформированная из Имперской трудовой службы и ее командного состава. Естественно, войско это было необстрелянное, хотя и командиры и рядовые были готовы решительно сражаться. Командиры, само собой разумеется, кадровые и имеющие военный опыт офицеры, сейчас более чем когда-либо должны были находиться во главе своих частей и подразделений, а не на удаленных от передовой командных пунктах: ведь благодаря их личному воздействию можно было хоть как-то компенсировать недостаток обучения и уверенности унтер-офицеров. После того как я своим обращением к собравшимся вокруг меня офицерам разъяснил значение поставленной перед ними задачи, на обратном пути в Крампниц я еще накоротке посетил командный пункт генерала Хольсте533, корпусу которого было приказано не допустить перехода американцами Эльбы. Я обрисовал Хольсте, моему старому сослуживцу по 6-му артиллерийскому полку, пробивную силу и активность наших войск. Зная обстановку, я разъяснил ему важность его задачи. Ее выполнение послужило бы предпосылкой успеха действий 12-й армии, которой я его подчинил. Хольсте выразил полную уверенность в успехе, так как на основе различных донесений и данных разведки своих частей был убежден, что американцы еще не предприняли никаких мер для форсирования Эльбы и дальнейшего продвижения.

Около 11 часов утра [23.4.1945 г.] я, смертельно усталый, прибыл в Крампниц и после краткой беседы с Йодлем попросил приема у фюрера в Имперской канцелярии для доклада. Нам было приказано явиться в 14.00, так что я еще успел часа два поспать.

Я нашел фюрера, в противоположность прошлому вечеру, очень спокойным, и это вселило в меня новую надежду побудить его прислушаться к голосу разума и отказаться от своего злосчастного решения. Сначала генерал Кребс доложил обстановку на Востоке, которая несколько ухудшилась, а Йодль — на остальных фронтах. Затем я в узком кругу (присутствовали только Йодль и Кребс) рассказал о своей поездке на фронт. Прежде всего я вручил фюреру приказ Венка по [12-й] армии, который он внимательно прочел и оставил у себя. Хотя никаких замечаний он не высказал, у меня сложилось впечатление, что фюрер вполне удовлетворен. Я доложил все подробности моих совещаний с командирами частей и соединений и обрисовал впечатление, полученное на месте. В это время поступило донесение о продолжавшемся наступлении корпуса Кёллера в общем направлении на северо-восток (Потсдам). Фюрер спросил, установлена ли уже связь с 9-й армией, но ответить на этот вопрос я не смог. Не имел сведений от 9-й армии и генерал Кребс, хотя радиостанция в Имперской канцелярии прослушивала все ее радиограммы. Кребс получил приказ вновь потребовать от 9-й армии установить взаимодействие с 12-й армией и разбить вражеские силы, действующие в полосе между этими армиями.

В заключение я снова попросил фюрера о беседе тет-а-тет. Однако Гитлер пожелал, чтобы присутствовали Йодль и Кребс. Причина стала мне ясна сразу: он хотел укрепиться в своем решении перед свидетелями! Мою новую попытку побудить его оставить Берлин фюрер категорически отверг. Но обсуждение на сей раз шло совершенно спокойно. Он заявил: именно его присутствие в Берлине и сознание этого побудит войска держаться до последнего и удержит население от паники. К сожалению, это — необходимая предпосылка удачи уже начатых операций по деблокированию [Берлина] и успешных боев за город. Лишь одно доверие к нему—вот что дает вообще какой-то шанс на все еще возможный успех, а потому эту борьбу за Берлин он доведет до конца лично сам! Восточную Пруссию удерживали только до тех пор, пока его ставка все еще находилась в Растенбурге, а когда он больше не смог поддерживать боевой дух войск своим личным присутствием, фронт был там прорван. Так получится и с Берлином, а потому он своего решения не изменит и своего обещания армии и населению не нарушит!

Все это было высказано с большой твердостью и без какого-либо видимого возбуждения. Затем он велел мне в тот же вечер снова выехать на фронт к Венку, Хольсте и др., чтобы ориентировать командиров и сказать им: фюрер ждет от вас защиты Берлина и своего освобождения! Он молча протянул мне руку, и мы вышли.

Мне все-таки удалось вскоре найти предлог еще раз поговорить с фюрером наедине. Я сказал ему, что наши (мои и Йодля) персональные контакты с ним могут каждую минуту оборваться, если русские с севера перережут связь между Крампницем и Берлином. Я хочу узнать, начал ли он переговоры с вражескими державами и кто именно будет их вести. Сначала он заявил: о капитуляции говорить еще рано, а потом стал объяснять, что переговоры можно вести только тоща, когда будет достигнут хоть какой-то успех, в данном случае — в Берлине. Я этим не удовлетворился, и тогда он сказал, что уже довольно давно разрешил вести переговоры с Англией в отношении Италии и немедленно даст Риббентропу указание насчет дальнейших шагов534 в этом вопросе. Тоща я сказал, что по возвращении с фронта снова доложу ему обстановку. Затем попрощался, не предчувствуя, что это — наша последняя встреча.