Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он вспомнил, что говорил ей, будто стал пить из‑за нее, что мужчина не может быть трезвым, живя с ней в одном доме. Он пытался объяснить и оправдать свою распущенность. Разве удивительно, что она защищалась? Какая разница, кто начал войну и кто в ней побеждал. Стивен хотел, чтобы они заключили перемирие. И не только ради Бриттани, но и ради себя. Единственное, что мешало им остановиться, — это их гордыня.
— Не твоя вина, что я стал алкоголиком, Кэт. И никогда ты не была виновата. — Он поднялся и подошел к ней, остановившись за ее спиной. — Мне очень жаль. — Когда он положил руку ей на плечо, Кэтрин вся напряглась. Он убрал руку.
Они стояли молча и смотрели на улицу.
— Мне тоже. — Она неприязненно взглянула на него. — Особенно теперь, когда ты стал благопристойным человеком. — Стивену понравилось ее ядовитое остроумие.
— У тебя потекла тушь. — Он достал из кармана платок и протянул ей. — Не волнуйся, он чистый.
Они снова сели за стол. Кэтрин вытащила из сумочки пудреницу, открыла ее и принялась стирать разводы. Тяжело вздохнув, она закрыла пудреницу и бросила ее назад в сумочку.
— Мне страшно надоело притворяться и жить так, чтобы остальные были довольны. Я уже даже не знаю, кто я такая. Я только знаю, что не хочу так больше жить. — Ее тушь снова потекла. — Джефф с самого начала не понравился Бриттани, я надеялась, что она со временем привыкнет, но этого не произошло. Поэтому я старалась, чтобы она реже бывала дома, отправляла ее заниматься балетом, музыкой, футболом, посылала в летние лагеря. Я уверяла ее, что делаю это для ее же блага, но Бриттани знала правду. Она хотела жить с тобой. Она говорила тебе об этом?
— Да. — Дальше все было понятно. Мысль о том, что ее дочь станет жить с отцом–алкоголиком, а не с ней, била по ее самолюбию, вызывала ревность.
Кэтрин закрыла глаза:
— А когда она это сказала?
— Когда приехала сюда, в первый день. Сказала — ты говорила ей, что я не хочу жить с ней.
Кэтрин вскинула голову:
— Возможно, я была неправа.
— Возможно?
— Ладно. — Она отвернулась. — Чем больше ты хотел ее заполучить, тем меньше я хотела ее отдать. Я хотела причинить тебе такую же боль, какую ты причинил мне.
— Тебе это удалось.
— Я думала, это доставит мне радость.
Стивен внимательно посмотрел на бывшую жену:
— Тебе делает честь то, что ты не порадовалась. У Кэтрин опустились плечи.
— Никогда бы не подумала, что стану с тобой так разговаривать, Стивен. Даже через тысячу лет.
Он никогда не помогал ей разговориться. Он вел себя как футболист на скамейке запасных, наблюдающий за противником и ожидающий своей очереди добраться до мяча.
Бедная Бриттани. Ничего удивительного, что их дочь так запуталась.
Кэтрин отхлебнула кофе.
— Я знаю, почему сбежала Бриттани. Мы с ней страшно поругались. Она сказала, что видела Джеффа с другой женщиной. Я дала ей пощечину и сказала, что она просто хочет разрушить мой брак. Она же заявила, что уже не в первый раз видит их вместе. И добавила, что он ничтожество, а я дура, потому что верю его россказням. — Она скривила губы. — Я снова дала ей пощечину и сказала, что она пьянчужка, как…
— Как ее отец?
У Кэтрин был несчастный вид.
— Я наговорила еще много всего. Очень жестокого, сейчас и не вспомню все. Но она никогда не забудет. — Кэтрин стерла слезы со щек, ее рука при этом дрожала. — Я страшно разозлилась. Я сказала, что она надоела мне до смерти, что я жду не дождусь, когда она вырастет и уйдет. Она же молча стояла передо мной и с ненавистью смотрела. Я сказала, что меня тошнит от ее вида: от этих синих волос, кольца в носу. Я сказала… даже не помню, что еще я сказала. А она повернулась ко мне спиной и направилась в свою комнату. Хлопнула дверью и заперлась. А на следующее утро ушла. Я‑то думала, она просто вышла, как всегда. Она часто уходила. Иногда ее не было день–два, но она всегда возвращалась. Однако через три дня и три ночи я поняла, что она ушла насовсем. И я обрадовалась. Я радовалась целую неделю. — Кэтрин закрыла лицо платком и зарыдала. — Вот такой хорошей матерью я была. А через две недели я испугалась по–настоящему. Я боялась звонить тебе. Я не знала, что делать. А вскоре я обнаружила, что все, что она говорила про Джеффа, правда.
— И когда я позвонил тебе, ты попросила передать, что разводишься с Джеффом.
Кэтрин высморкалась и кивнула.
Стивен надеялся, что его признание не прервет их разговор.
— Я ей не сказал, Кэтрин. Прости. Теперь я очень сожалею об этом. Но я боялся, что ты обвинишь дочь в том, что твой второй брак рухнул.
Во всяком случае, она не стала на него орать. Кэтрин продолжала сидеть на месте, а не бросилась душить его.
Она медленно выдохнула. Закрыв глаза, снова высморкалась, потом зажала его платок в руке.
— Хорошо, что не сказал. Я сама хочу ей сказать, что она была права. — Ее губы снова изогнулись. — Возможно, тогда она меня простит.
Возможно, со временем Бриттани простит их обоих за их ошибки и полную несостоятельность как родителей.
— Спасибо, — еле слышно прошептала Кэтрин.
— За что?
— За то, что выслушал.
Нужно было начать это делать давным–давно.
— Всегда готов. — Надо продолжать в том же духе.
— Ну–ну, это что‑то новенькое. — На лестнице стояла Бриттани и смотрела на них. За плечами у нее виднелся рюкзак, она переводила взгляд с отца на мать. — Вот уж не ожидала, что вы можете находиться в одной комнате больше пяти секунд и не поцапаться.
Стивен откинулся на спинку стула и улыбнулся дочери:
— Мы с твоей матерью только что вместе позавтракали.
— Быть того не может!
— А готовил твой отец.
— И тебе понравилось, мама?
Кэтрин не ответила, и Бриттани повернулась к отцу:
— Она вечно на все жалуется. Не слушай ее, папа.
— Она сказала, что завтрак получился неплохой.
— Чудо из чудес. — Бриттани пристально посмотрела на мать. Стивен чувствовал, что одно неверное слово — и она унесется вниз по лестнице прочь из их жизни.
Кэтрин прервала молчание:
— Ты оказалась права насчет Джеффа, Бриттани.
— Тоже мне удивила.
— Я с ним развожусь.
— Думаешь, меня это волнует? — Бриттани вскинула голову, как это частенько делала Кэтрин. — Я еще кое‑что узнала за это время. Я действительно нужна папе. А ты говорила, что не нужна.
— Я врала.
Бриттани на миг изумилась подобной откровенности, но лицо ее снова стало непроницаемым.