Кишкин немедленно после своего назначения отбыл в штаб округа. Покинул заседание и Коновалов, которого вызвали для переговоров с очередной депутацией от казаков. Пользуясь этим, министры устроили перерыв. Подали чай и бутерброды с сыром и колбасой. Неспешные разговоры, тишина, не нарушаемая ни громким голосом, ни телефонными звонками, создавали обстановку спокойствия и умиротворения. К слову, о телефонах — мы уже писали о том, что после занятия большевиками Центральной телефонной станции все телефоны Зимнего были отключены. Оказалось, что не все. Во дворце обнаружилась резервная линия, которую нельзя было засечь с телефонной станции. Поэтому вплоть до последних минут Временное правительство сохраняло связь с внешним миром.

Впрочем, как минимум до трех часов дня Зимний дворец никак нельзя было считать отрезанным от мира. Во дворце в эти часы побывали многие — кто-то по делу, а кто-то просто из любопытства. Среди последних был уже не раз упоминавшийся американский журналист Джон Рид. Вот каким он увидел Зимний в этот день: "По обеим сторонам на паркетном полу были разосланы грубые и грязные тюфяки и одеяла, на которых кое-где валялись солдаты. Повсюду груды окурков, куски хлеба. Разбросанная одежда и пустые бутылки из-под дорогих французских вин… Душная атмосфера табачного дыма и грязного человеческого тела спирала дыхание".[404] Оговоримся — американцы не прошли дальше караульных помещений. В комнатах, занимаемых правительством, обстановка была куда пристойнее.

Между тем в Малахитовом зале понемногу стали вновь собираться министры. Здесь они узнали о разгоне Совета республики. Подробности этого выглядели следующим образом. Предполагалось, что очередное заседание "предпарламента" откроется в 12 часов. К этому времени в наличии было около половины депутатов, но начало работы все время откладывалось. Вместо этого сначала совещались фракции, потом собрался "совет старейшин". В это время стало известно, что к Мариинскому дворцу подошли солдаты Литовского и Кегсгольмского полков и матросы гвардейского экипажа. Они заняли вестибюль и расположились в два ряда вдоль лестницы на второй этаж. Угроза была очевидна. Собравшиеся в зале заседаний депутаты наскоро приняли резолюцию с протестом против насилия и поспешили разойтись. На выходе какие-то комиссары тщательно проверяли депутатские удостоверения. Пронесся слух, что отдан приказ об аресте депутатов-кадетов, но солдаты искали только членов Временного правительства. На какое-то время был задержан меньшевик Дюбуа, в документах которого указывалось, что он товарищ министра труда. Впрочем, и его после недолгого разбирательства отпустили.

Разгон Совета республики усугубил и без того мрачные настроения министров. Новую, короткую, надежду дало прибытие в Зимний подкрепления. Это был сводный батальон школы прапорщиков инженерных войск. Появление нового отряда позволило предпринять попытку активизировать действия защитников правительства. Оказавшийся в эти часы в Зимнем комиссар при Ставке В. Б. Станкевич во главе роты юнкеров отправился освобождать Мариинский дворец. Однако на полпути стало известно о том, что площадь перед дворцом занята превосходящими силами противника. Тогда Станкевич изменил план и повел юнкеров к Центральной телефонной станции. Но и эта затея ни к чему не привела. При появлении большевистского броневика юнкера предпочли отступить.

Даже в эти страшные часы министр путей сообщения В. Ливеровский находил время вести отрывочные записи происходящего. Дневник Ливеровского, к счастью, сохранился и позволяет восстановить многие детали последних часов Зимнего дворца. Первые выстрелы на Дворцовой площади прозвучали, по сведениям Ливеровского, в половине четвертого пополудни. Из окон, выходящих на Адмиралтейство, было видно, как матросы, солдаты и красногвардейцы куда-то побежали. Юнкера, охранявшие Дворцовый мост, остались на месте. Постепенно всё успокоилось. Кто стрелял и почему, так и осталось неясно.

Между тем заседание правительства никак не могло возобновиться. Некоторое оживление вызвало появление гостя — Д. Набокова, бывшего управляющего делами правительства. По старой памяти он нередко бывал в Зимнем и сейчас прошел во дворец без особых проблем. Красногвардейцам в оцеплении он показал пропуск, подписанный Керенским, и был беспрепятственно пропущен. Набоков застал в Малахитовом зале такую картину: "Министры группировались кучками, одни ходили взад-вперед по зале, другие стояли у окна… Другие говорили (помнится, Терещенко, бывший в повышенно-нервном, возбужденном состоянии), что стоит только "продержаться 48 часов" — и подоспеют идущие к Петербургу верные правительству войска".[405] Набокова встретили радостно, но когда стало ясно, что никаких утешительных известий он не принес, интерес к нему сразу упал. Он почувствовал себя лишним и поспешил покинуть дворец. Как можно понять, Набоков стал последним визитером со стороны. После его ухода связь Зимнего с внешним миром поддерживалась только по телефону.

В отсутствие Коновалова министры приняли решение выпустить обращение к стране. Наскоро был составлен текст, и находившийся во дворце журналист Климов отправился с ним на автомобиле в ближайшую типографию. Однако по дороге Климов был арестован, и обращение так и не увидело свет. Больше повезло министру внутренних дел Никитину — он сумел передать по телефону в свое министерство распоряжение губернским комиссарам с требованием не признавать власть узурпаторов. Большевиков в министерстве в это время еще не было, и распоряжение ушло на места.

В шесть часов вечера заседание правительства все же продолжило работу. На повестку был поставлен вопрос о том, что же делать дальше. Было предложено два варианта — разойтись по домам или оставаться во дворце. Постановили оставаться и объявить свое заседание непрерывным вплоть до завершения кризиса. Это решение было продиктовано не столько расчетом на подход войск с фронта (надежда на них с каждым часом становилась все более эфемерной), сколько ответственностью перед теми, кто доверил правительству свои жизни.

Настроение защитников Зимнего дворца тем временем заметно упало. В те самые минуты, когда правительство принимало решение оставаться во дворце до конца, юнкера-констан-тиновцы покинули отведенные им позиции и ушли обратно в училище, уводя с собой четыре из шести орудий. За ними ушла часть юнкеров Ораниенбаумской школы прапорщиков.

На улице стемнело. В половине седьмого вечера министры поднялись на третий этаж в столовую Керенского. Здесь был подан обед: суп, рыба, артишоки.[406] Едва пробило семь, как появился Терещенко и попросил всех спуститься на второй этаж в кабинет Коновалова. Он сообщил, что в штаб округа поступил ультиматум, в котором от имени Военно-революционного комитета выдвигалось требование немедленной капитуляции. В противном случае "Аврора" должна была открыть огонь по дворцу из орудий главного калибра.