безопасности в моих объятиях, а наши враги не будут мертвы у ее ног, как приношение Богу.

Мы подошли к концу коридора, и Риддик толкнул дверь, чтобы ненадолго прислушаться к ночному воздуху, прежде чем мы продолжили обыск верхних этажей.

Как только лес закрылся, мы услышали его, слабый, как призрачный стон, доносившийся с ветром болот.

Рути.

Мы с Риддиком одновременно бросились в бег, с горячими пистолетами в наших готовых руках, когда мы взлетели налево от дома и нырнули во тьму, хищники для монстров, которые охотились на Козиму всю ночь.

Холодный ветер щипал мои щеки, а дождь приклеивал мою черную одежду к телу, но я не обращал на это внимания, когда вошел в узкий вход лабиринта и сосредоточился на том, чтобы проследить свои воспоминания до его центра. Я услышал волнение среди тисов, прерывистый крик и яростный мужской рев.

Я сильно толкал, прорываясь по углам, скользя ногами по грязи, цепляясь руками за ветки, чтобы выпрямиться на крутых поворотах. Риддик вызвал по рации подкрепление, и мы пошли дальше.

Он врезался мне в спину, когда я резко остановился в начале последнего ряда, ведущего к центральному кругу, потому что в дальнем конце было маленькое тело, наблюдающее, как два тела борются в грязи с поднятым и трясущимся пистолетом, ожидая выстрела.

— Брат, — позвал я, впервые обращаясь к мальчику, которого никогда не встречал.

Он медленно повернулся, с пистолетом наготове, но трясущимся в руках, и я заметил кровавую дыру в его животе, частично прикрытую разорванным и окровавленным свитером.

Козима поймала его.

Гордость прошла сквозь меня, устранив часть безумного беспокойства в моей крови, и я смог думать спокойнее.

— Опусти пистолет, и я не причиню тебе вреда, — сказал я ему, медленно приближаясь с поднятым пистолетом.

Риддик исчез, как привидение в воздухе.

— Пошел ты, раболюб, — выплюнул он. — Ты и твоя шлюха не заслуживаете жизни.

Я вздохнул и уронил пистолет.

— Тогда пусть будет по-твоему.

— У тебя нет смелости, чтобы убить ребенка, — усмехнулся он.

Я наклонил голову и улыбнулся ему улыбкой Ноэля.

— Нет, но он это сделает.

Роджер повернул голову в тот момент, когда Риддик появился из лабиринта рядом с ним и прижал пистолет к голове с тихим, безжалостным хлопком.

Лженаследник Ноэля с мокрым шлепком упал на землю.

Я побежал и перепрыгнул через него, как только он упал, сосредоточившись на карабкающемся дуэте посреди поляны. Подойдя ближе, я увидел кучу перепаханной земли, их ноги утонули в темной почве, среди них виднелись белые осколки. Ноэль обвил руками шею Козимы, заставляя ее подняться в воздух, свесив пальцы ног.

Однако он не мог ее видеть, его глаза были кровавыми и изрешеченными длинными и глубокими следами от ногтей Козимы. Он слепо сжимал и сжимал, не унося, если действительно видел, как она умирает.

В следующую секунду я уже был рядом с ним и так жестоко ударил его в подкате, что он мгновенно уронил Козиму и рухнул на землю. Мои кулаки встретились с его лицом еще до того, как его голова коснулась земли. Я врезался в него, как молоток в мясо, разбивая его лицо, ненавидя его с каждым ударом, перенося боль, которую он причинял мне всю жизнь, через каждый удар по его презренной голове. Каким-то образом ему удалось поднять руку и откуда-то вонзить небольшой нож мне в бедро. Я крякнул и попытался взять себя в руки, но он одолел меня, вскарабкавшись на ноги спиной ко мне, склонив голову через плечо, чтобы наблюдать за мной, и снова направился к Козиме.

Я бросился на него, схватил его за руки и прижал их к спине, открывая ему грудь. Я развернул его, думая пронзить его бессердечное туловище мраморным копьем статуи рядом со мной.

Вместо этого появилась Козима, промокшая под дождем и валяющаяся в земле, как богиня, только что восставшая из чаш ада. В руке у нее было что-то длинное и белое, заостренное в опасный край.

Она приложила ладонь к тому месту, где Ноэль должен был приютить душу, а затем посмотрела на него своими золотистыми глазами, яркими даже в темноте, и вонзила белое оружие глубоко ему в бок.

Он заворчал и дернулся в моих объятиях. Я схватился за руку и вытянул ноги, удерживая Ноэля, пока моя жена снова и снова наносила ему удары ножом в бок. Я держал его, пока у него не подкосились ноги. Я держал его, пока его дыхание начало сбиваться из-за ворчания и проклятий. Я держал его, пока Козима убивала его, а затем, когда он умер, я держал его неподвижно, чтобы она могла смотреть мне в глаза, когда ее грудь вздымалась от напряжения, а окровавленная рука дрожала в воздухе, кость все еще приподнималась, чтобы она могла знать, что это было сделано и я гордился ею за это.

Она была мстительной богиней, праведным воином, и я никогда не любил ее больше, чем в тот момент, когда ее гнев превратился в тихие слезы, и она прерывисто прошептала:

— Пожалуйста, скажи мне, что я не сошла с ума. Пожалуйста, скажи мне, что ты жив.

Я бесцеремонно бросил Ноэля на землю и подхватил жену на руки, прижимая ее к своей груди, как человеческий дефибриллятор, нуждаясь в сотрясении ее кожи против моей, чтобы вернуть себя к жизни после тринадцати дней зомбированных страданий.

— Я здесь, — сказал я ей в волосы, откидывая их назад, возлагая венец поцелуев на ее лоб и помечая своими губами ее рот. — Я здесь, я здесь, и клянусь Богом и всем святым и несвятым, моя красавица, мы никогда больше не останемся друг без друга.

Я повторял эти слова снова и снова, мелодия в ее гармонии повторялась: «Ксан, Ксан, ох, Ксан», пока красные и синие огни полицейских машин не прорезали тьму лабиринта, и это, наконец, пришло в голову обоим нам, что все закончилось.

Демоны были убиты у наших ног, и моя богиня весны, моя мертвая королева снова оказалась в моих объятиях.

Я посмотрел вниз, в ее лицо, в золотые глаза, которые зажгли мою судьбу и вживили сердце в мою грудь, и поднял его еще выше в воздух, чтобы я мог поцеловать дождь и облегчение с ее губ.

— Ты нашел меня, — выдохнула она мне в рот, словно с благоговением.

— Я обещал тебе, что всегда буду так делать, — напомнил я ей. — Я всегда буду.

Козима

Впервые в жизни я проснулась в черно-синей